Aпoкaлиптичeскaя дрaмa, рeкoнструкция сoбытий крупнeйшeй тexнoгeннoй кaтaстрoфы пoд мистичeским углoм. Сeгoдня чeрнoбыльскoй кaтaстрoфe удeляeтся мaлo внимaния, тeм нe мeнee, истoрия прoдoлжaeтся.
«Тaм зa oкнoм скaзкa с нeсчaстливым кoнцoм. Стрaннaя скaзкa…»
Рoк-группa «Кинo».

1
Устaлый путник тяжкo вздoxнул и oглядeлся. Повсюду, сколь хватало взора, раскинулась бескрайняя пустыня, на сотни миль барханы раскалённого песка, да голые булыжники. Тугое марево оранжевыми волнами лениво перекатывалось вверх, неспешно растворяясь в грязно-аквамариновом поднебесье, в центре которого висел пылающий диск полуденного светила. И ни единого намёка даже на грязную лужу с живительной влагой. Сколько он прошёл? А сколько не иди, один и тот же удручающий ландшафт. И снова шаг, десятый, сотый. Лишь суховей лениво заметает извилистую вереницу следов. В этом проклятом месте никого быть не могло, даже грабителей. Однако нахлынувшее ощущение чьего-то присутствия заставило пилигрима обернуться. И перед ним, буквально ниоткуда, возник весьма симпатичный молодой муж. На загорелом лице играла ослепительная голливудская улыбка, а тело облегала белая туника, окутанная ореолом мягкого свечения. Пронзительные глаза изучающим взглядом скользили по исхудавшему, сморщенному от обезвоживания лицу, и путешественник понял: этот явился по его душу.
- Я знаю, это бред, видение, мираж. Тебя на самом деле нет. Какого чёрта ты меня пугаешь?
- Ну надо же, он бредит. Меня помянул. И что во мне такого страшного?
- Так ты и есть тот самый чёрт? Я думал, ты не такой.

— А ты ожидал узреть меня с рогами и копытами? До каких же пор ваши головы будут забиты подобными суевериями. Я не собираюсь причинять тебе вред, мне надо пообщаться. Кое-что выяснить. Присаживайся.
Сияющий незнакомец воздел руки, и нестерпимый зной непостижимым образом сменился тёмно-синим полумраком. Они сидели друг против друга за обычным деревянным столом, на деревянных стульях. Плотный туман скрывал очертания стен.
- До нашей встречи я изнывал от жажды и усталости, но сейчас мне хорошо, комфортно, наверное, благодаря тебе. Что со мной будет? За помощь ты предложишь продать тебе душу? — произнёс странник, обводя взглядом столешницу, на которой, впрочем, не было ничего.
Сидящий напротив расхохотался.
- Ну не могу, рассмешил. Видать, опыт прошлых поколений засел в твоей голове навечно. Мировоззрение с развитием цивилизации не изменяется. Прогресса нет, и это плохо. С чего ты взял, что меня интересует твоя душа? И почему ты решил, что я стану тебе помогать? Ты прошёл сотню миль, и впереди столько же. Тебе не позавидуешь. Твоё везение тут не причём, и от моего появления оно не зависит. Я делаю свою работу, в том числе, веду статистику. Ответь, куда идёшь. Отдаёшь ли ты себе отчёт о цели своего пути?
- Я просто странствую.
- Лжёшь, дружище, сам себе лжёшь. Ты идёшь по миру потому, что тебя чем-то не устроила твоя родина. Ты ищешь лучшего, идёшь туда, где будут дармовые материальные блага, уют, комфорт. Все люди хотят блага. А кто эти блага будет производить? Санта Клаус? Конь в пальто?
- Вообще-то я обращался с подобными просьбами к Богу.
- Так ты считаешь, что этот мир создал Бог? Открою маленький секрет. Его создал я. Пустыню, кстати, тоже. Но создал под определённые условия. Мой компаньон и напарник частенько ведёт за моей спиной свою игру. Бог. Он вмешивается в естественный ход событий. А в договоре чёрным по белому прописано полное невмешательство в ход эксперимента. Система должна развиваться автономно. А-вто-ном-но! И всё живое должно прийти к божественным истинам абсолютно самостоятельно. Только тогда мы получим продвинутую цивилизацию, способную достичь далёких миров, развиваться в гармонии, и постепенно осваивать галактику за галактикой. Общество невозможно создать изначально совершенным. Оно само должно пройти извилистый и сложный путь. Свой путь, а не тот, который навяжут свыше. Планета, которую вы именуете Землёй, всего лишь чашка Петри. Если не получится с этим миром, создадим другой, только не трогать то, что начало эволюционировать. Истина познаётся в сравнении и опытах. Понятно, он хочет как лучше, пытаясь ускорить развитие социума и указать кратчайший путь в светлое завтра без преодоления трудностей. Однако благими намерениями дорога вымощена, сам знаешь, куда. Особи перестают верить в собственные силы и начинают надеяться на халяву.
- Разве люди — эксперимент?
- Ну, если тебе не нравится такое определение, можешь считать человечество морфологическим субстратом, самонадеянно считающим себя разумным, добрым, справедливым.
- А это разве так?
- Откуда мне знать? Определение добра и зла, а так же их критерии придумал не я. Их придумали вы. Я всего лишь создал вас, не в первый раз признаться, с учётом предыдущих ошибок. А что такое «хорошо» и что такое «плохо», пусть с этим разбираются ваши схоласты. Меня, прежде всего, интересует конечный результат. Ладно, с тобой я выяснил. Ты предсказуем и неинтересен. Ты был всегда предоставлен самому себе, и то, что оказался среди мёртвых песков, исключительно твой выбор.
- Но ты же божество, ты можешь мне помочь.
- Божество? Если хочешь, пусть будет так. У меня много имён. Помочь могу и даже не против. Но действовать вопреки протоколам не стану. Не я их составлял, не мне и нарушать. Извини, ничего личного. Тебе не поможет даже тот, кого ты называешь богом, он не станет рисковать чистотой эксперимента ради одной заблудшей особи.
- Я заблудился?
- Ты заблудился давно. Тебе отпущено не так много, не стоило впустую тратить время в погоне за благами. Ты так и не понял своего предназначения, поэтому и оказался здесь, в пустыне. Вас слишком много алчных и завистливых, привыкших жить чужими трудами. Неужели непонятно, что за неправедно присвоенные блага ответ держать придётся отпрыскам? А после — всем потомкам. За алчность избранных судилищу подвергнется весь мир. Никто не уцелеет. Иди теперь.
Темнота так же внезапно исчезла, и вновь до горизонта распростёрлись едва шевелимые горячим ветром бесплодные пески. Выдавив из бурдюка последние капли протухшей воды, странник двинулся вперёд. Призрачная надежда ещё оставалась.

2
Утро 25 апреля 1986 года было обычным, будничным и тихим. Туманная дымка над спокойной гладью Припяти понемногу рассеялась, уступив место первым лучам весеннего солнца. По кромке воды пробежала едва уловимая рябь. Дремлющий в камышах пожилой рыбак встрепенулся, почуяв дёрнувшееся удилище. Поплавок проворно поднырнул под кувшинку. Старик растопырил волосатый рот, неудачно подсёк, и блеснувший в воздухе приличных размеров карп плюхнулся обратно в воду, махнув на прощание неловкому деду серебристым хвостом. Сквозь шелест листвы проникли отдалённые звуки просыпающегося Чернобыля. Сигналы машин, звон трамваев, и топот множества спешащих на работу людей слились с воем сирены гражданской обороны, возвестившей о начале ремонтно-профилактических работ на атомной электростанции. Население было заблаговременно оповещено, сирена стихла, и всё пошло своим чередом. День прошёл в обыденной рутине. Последний день в жизни города.

26 апреля, 1 час 18 минут.
Оператор циркуляционных насосов реактора четвёртого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции Валентин Ходарчук находился на рабочем месте. Он восседал за пультом управления системы охлаждения, и на лице его гуляло беспокойство. Приборы регистрировали завышенные показатели, а некоторые вовсе зашкалили, тревожно моргая красными индикаторами. Что-то было не так. Что-то? Всё было не так! В десятке метров под потолком переплетались трубы 130-тонных барабан-сепараторов, от которых исходил размеренный гул. Сейчас он был не таким, другим. И Ходарчук причину знал. Во время плановых работ по обслуживанию турбогенератора, его, как правило, подвергали регламентным испытаниям. В этот раз за проведение подобных тестовых нагрузок Ходарчук был категорически против, указав в письменном виде на конструктивные недостатки громоздкого агрегата, выявленные в ходе его эксплуатации. Год назад Ходарчук зафиксировал несколько сбоев в системе охлаждения при разгоне реактора до пиковых нагрузок. В штатном режиме всё работало вполне сносно, но для дальнейших испытаний генератор был непригоден. Ничего не поделаешь, износ, ничто не вечно под луной, да и металлов абсолютной прочности в природе не бывает. Огромная многоузловая установка постепенно выходила из строя, часто дымила, клинила и коротила. Меньшее, что грозило — погубить систему охлаждения, тем более, когда реактор достаточно не остыл. Однако партия сказала: «Надо!», а комсомол ответил – «Есть!» Идиоты, — размышлял про себя инженер, — нельзя, невозможно подогнать под плакатные лозунги сопротивление материалов и законы деления ядра тяжёлого изотопа плутония. В который раз предстояло испытать так называемый «режим выбега» ротора, предложенный институтом «Гидропроект» совместно с «Киевэнерго». Сомнительно благая цель — получить дополнительную систему энергоснабжения без увеличения мощности генератора. Это была уже четвёртая попытка, все предыдущие завершились неудачами. Пора бы и выводы соответствующие сделать. На ротор при этом самом выбеге действовала кинетическая энергия, достигающая критических величин, и можно было ожидать, что сложная махина разлетится вдребезги. Тут мнения теоретиков делились поровну с перевесом в несколько голосов, а опасения персонала станции никого из начальства не интересовали. Типа — даёшь на ура перевыполнение плана. Как рудокопы-забойщики, к примеру, выдают на гора не сотню тонн угля, а двести. А чем мы хуже? Слабо? Вперёд, заставим атом выделять энергии в два раза больше, в три, в четыре, ускорим прогресс, перегоним загнивающий запад, приблизим то светлое завтра, когда на пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы. Но! Законы физики существуют сами по себе, им невдомёк, что требует от них госплан, райком, исполком, высокое начальство. Свои выкладки Ходарчук представил руководству станции. Между директором и группой инженеров произошёл весьма неприятный разговор.
- И что докладывать в райкоме? — чесал затылок директор, — за срыв испытаний лично я понесу ответственность. Вам хорошо здесь умничать, а мне там наверху так и отчитаться? Что все расчёты целого НИИ коту под хвост?
- Но ведь прошлые попытки к успеху не привели. Запустим испытания сейчас — пожнём бурю. Износ ротора ещё год назад превысил допустимые пределы. Его надо менять на новый, а не химичить с этими вашими выбегами.
- Ходарчук, ты в курсе, что предлагаешь невыполнимое. Ты дурак, да? Сам знаешь, каких затрат стоит изготовить новый ротор. Уйма труда и времени, задание для целого завода тяжмаша. Уникальный сплав должен остывать и подвергаться пошаговой обработке по строго заданной технологии. Затем ювелирная доводка и сборка. Такие вещи делаются по госзаказу. Это тебе не валяющийся на складе подшипник. А замена? Потребуется реконструкция всего турбогенератора! Ты газеты читаешь? Телевизор смотришь, коммунист Ходарчук? В стране перестройка, партия меняет курс на ускорение после брежневского застоя, и свободных средств у государства сейчас нет. Через две недели к нам собственной персоной приезжает генеральный секретарь товарищ Горбачёв специально посмотреть на нашу жемчужину — атомную электростанцию. Оценить её возможности и перспективы развития. К его визиту все испытания должны быть выполнены досрочно. И отчёт должен лежать на столе первого секретаря. Такой почин нам задала не бабка на базаре, а райком. А испытания на то и испытания. Их проводили, и проводить будут. Все прошлые недоработки Киевэнерго учёл, смею вас заверить. Мы действуем в соответствии с их стандартами. Вы бучу мне тут не поднимайте, не вашего ума это дело, идите работайте.
- Они не учли особенности конструкции ротора, а так же его износ, — гнул свою линию строптивый инженер, — существует такое понятие, как усталость металла и выработка трущихся узлов. Сидят там у себя в уютных кабинетах, на калькуляторах щёлкают. Когда хоть кто-нибудь из них в последний раз бывал на наших объектах? Никак не выйдет въехать на сломанной телеге в светлое будущее.
- Достал ты, Ходарчук. Вот сам иди в райком и там доказывай. Лично я не советую. Я решение учёных оспаривать не стану. Да что вы в самом деле, товарищи! Ведь это же плановые испытания. Риска никакого, всё учтено. Ей богу, как дети малые. Ходарчук, так и скажи, что боишься, в штаны наложил. Не хочешь работать, хоть сейчас тебе в отпуск заявление подпишу. Езжай хоть в Крым, хоть в Антарктиду и не путайся под ногами. Только о премиальных потом не заикайся. Уедет комиссия, устаканится обстановка, тогда и будем спокойно решать вопрос о замене ротора.
Валентин поднялся и, уложив в портфель бумаги, молча вышел в коридор. Бесполезно тут бисер метать.
- Иди, иди, — кипятился директор, размахивая руками, — пойдёшь в райком, там не так по шапке получишь. Ты партбилет на стол положишь!
На следующий день Ходарчук дожидался в приёмной секретаря райкома КПСС товарища Загоруйко. Того застать было сложнее. Перед приездом генсека Горбачёва в составе некоторых членов политбюро иже с супругой Раисой Максимовной, Загоруйко объезжал объекты и всем подряд раздавал ускорительные волшебные пинки. Именно так он понимал новый термин «ускорение», про который талдычил по всем каналам с высокой трибуны сурово серьёзный Михаил Сергеевич. Хоть и трепался Лимонадный Джо так же подолгу, как старина дважды Ильич Советского Союза, но говорил весьма целеустремлённо, консенсусно, и судьбоносно. Загоруйко в слова вновь испечённого фараона конечно же не верил, но чувствовал нутром, что именно при этом энергичном управленце сумеет, наконец, прорваться в центральный комитет. Главное — побольше быть на виду, угождать, льстить, хвастаться своими достижениями в строительстве ускоренного социализма. И тут неслыханная удача. Генеральный сам едет в их обитель, его обитель, Загоруйко. В работу атомной электростанции имени великого и бессмертного товарища Ленина первый секретарь не вмешивался по той простой причине, что в ядерной энергетике разбирался как посудомойка в космических ракетах. Ему доложили, что испытания закончат в запланированные сроки, и на сей счёт он успокоился. Инженер особо не надеялся на встречу с секретарём, но Загоруйко ворвался в приёмную вихрем, ринувшись в свой кабинет за какой-то документацией.
- Товарищ Ходарчук по вопросу испытаний на атомной электростанции, — остановил его бесстрастный голос секретарши.
- Зайди и побыстрей выкладывай, в чём суть вопроса, — бросил на ходу Загоруйко, ткнув указующим перстом в грудь инженера.
Ходарчук молча положил на стол свои выкладки. Поёрзав в мягком кресле, партийный функционер распахнул папку и уставился в исписанные листы. Беззвучно шевеля губами, он медленно читал, барабаня пальцами по столу. Наконец, нахмурившись, Загоруйко захлопнул папку и смерил инженера жёлчным взглядом.
- Если я правильно понял, то испытания на станции надо приостановить из-за какого-то ротора?
- Именно. Может произойти авария, о последствиях которой я даже не берусь судить.
- Ты белены объелся? Какие ещё конструктивные недостатки? Значит, раньше их не было, а теперь вдруг появились. Прямо перед приездом Михаила Сергеевича появились, да? Износ, да? Это в мозгах твоих износ. План испытаний утверждён, над ними работал целый институт. А ты оспариваешь. Кто ты такой?! — уткнулся палец в нос Ходарчука, — износ тут у него. В общем, ты мне ничего не показывал, я ничего не читал. Проваливай, и чтобы я тебя больше не видел. Да бумажки свои забери. В туалет с ними сходишь. Только разомни их как следует перед употреблением, чтобы этого самого износа у тебя в одном месте раньше времени не произошло.
- В НИИ не знают всех нюансов, я непосредственно работаю с оборудованием, а они только с чертежами. Испытания приведут к аварии, — настойчиво твердил Ходарчук, пропустив мимо ушей гадкую пошлятину секретаря райкома, — погибнет станция, погибнут люди. Ещё раз говорю — в НИИ не знают всех нюансов.
- Я вижу, ты не уймёшься. Нюансы он знает. А про такой нюанс, как саботаж, ты знаешь? Наша партия и наш народ доверили вам принести в их дома свет и тепло. И ещё обеспечить бесперебойную работу предприятий, в том числе оборонной промышленности. А ты вредительством заняться решил, — тут Загоруйко как-то совсем нехорошо улыбнулся, заговорщически подмигнул и перешёл на шёпот, — слушай, Ходарчук, ты, часом, не завербованный агент иностранной спецслужбы? Шуруешь тут себе на атомном стратегическом объекте, как в собственных штанах, небось по заданию ЦРУ работаешь. Ты враг, да?
- Да что вы такое говорите?
Волосатый кулак секретаря с грохотом опустился на стол и телефоны на нём подпрыгнули, висящий за спиной портрет нового генсека покачнулся.
- Так какого чёрта палки в колёса вставляешь?! — рявкнул Загоруйко, нависая над инженером кремлёвской башней, — ладно, я услышал. Пока можешь идти. Поговорим после испытаний. А это, — похлопал он по папке, — пока останется у меня. Не сомневайся, партком примет решение по твоему вопросу. На собрание тебя вызовут. Поглядим, что ты за фрукт, каким боком в партию пролез…

26 апреля, 1 час 24 минуты.
Стрелки манометров, дёргаясь в сложном танце, неуклонно ползли за красную черту. Ходарчук вспомнил злобное выражение лица Загоруйко, и его передёрнуло. Этот точно под статью подведёт, лишь бы выслужиться перед высоким столичным начальством. А что было делать? Писал во все инстанции, но письма проваливались в какую-то бездонную чёрную дыру. Обивал пороги. И отовсюду отмахивались. Внезапно сверху раздался могучий железный звон. Словно струны гигантской гитары рвались одна за другой, сотрясая стены и пол. Монотонный гул перешёл в протяжный вой, и инженер вскочил на ноги. Что-либо предпринять он не успел. В следующий миг помещение озарила яркая вспышка, стремительно разраставшаяся в размерах, и над реактором воссияло неземным голубоватым светом сверхновое атомное солнце.

3
За деревянным столом в просторной комнате сидело двое. Матово-голубоватое свечение мягкими волнами струилось откуда-то сверху, освещая пространство над столом.
- Так ты попытался помешать? — спросил незнакомец в белом одеянии сидящего напротив, — тебя даже хотели изгнать из догматической элиты на местном сборище посвящённых. Изгнать, исключить и предать суду, как члена враждебного клана. Это так?
- Определения не совсем совпадают, но как говорит наш генсек — «уцелом» картина обрисована верно. Да, именно так. Я пытался предотвратить трагедию, но не смог. А может быть, не видел других способов. Много погибло людей?
- Много. Ты погиб первый. Испарился в атомном огне. Другие погибли вместе с тобой, остальные чуть позже. Они скончались от последствий спустя годы. Из-за взрыва распространилась губительная для вас радиация, рождались неполноценные уроды, неспособные созидать, долго не жили и только потребляли. Город прекратил своё существование.
- Если я умер, то почему разговариваю, вижу, дышу, чувствую?
- Умер? Ты всего лишь перешёл в другую форму вещества. Я воссоздал тебя заново. Для меня это несложно.
- Ты кто?
- Не важно кто. У меня много имён. Я возродил тебя не из праздного любопытства. Я никогда ничего не делаю просто так. Мне надо кое-что выяснить. Веду статистику, кому-то же надо этим заниматься. Итак, ты пошёл против системы. Не убоялся расправы и материальные блага тебя не интересовали. Почему?
- Я как-то не думал о благах. Но чётко себе представлял, что катастрофу предотвратить необходимо.
- Ты надеялся убедить своих главарей?
- Я пытался. Собрал данные. Мне казалось, уж они-то сомнений не вызовут. Это же голая физика. Однако, я знал и другое. Дурацкая идеология, вот её обойти сложно.
- То, что ты называешь идеологией, лишь ширма, прикрытие. Она придумана для власть придержащих. За нею — алчность и тщеславие. Вот, против чего ты пошёл. Не только против догматиков-демагогов. Они лишь жалкие приспособленцы, пекущиеся о собственном благополучии. Другие тоже усматривали трагедию, но предпочли остаться в стороне. Но вот парадокс! Мой компаньон не вмешался. Я думал, теперь уж точно влезет. Ан нет. Лабораторная крыса, и то попыталась. Ты очень интересный экземпляр!
- Не понимаю.
- Тебе и не надо. Он вмешивается всегда. А тут дал маху. К примеру, спустил бы с рельсов на полном ходу поезд со всеми вашими Горбачёвыми. Сразу бы не до каких-то там испытаний стало. С самолётом ещё проще. Или внушил всем вашим бонзам, что замена старой железки — их главнейшая первостепенная задача, не выполнив которую, они всем скопом издохнут.
- Я так не могу, да и не стал бы. Видит Бог, я испробовал все доступные методы убеждения, а силовые пути для меня неприемлемы.
- Видит Бог! – скривился таинственный статист, — он-то видит и сделал то, что должен был сделать. Вернее, ничего не сделал. Не стал вмешиваться. Система должна развиваться автономно, и из таких как ты должно сформироваться то самое общество, которое и подразумевает цель нашего эксперимента. Но что-то опять пошло не так. Вас единицы, ничтожное меньшинство, нет смысла продолжать. Колония, как ты сказал, «уцелом», неполноценна, её политика уродлива, а за красивыми словами прячется всё то же самое — алчность, тщеславие и прелюбодеяние. Законы глупы и ущербны. Весь род развивается в тупиковом направлении. Вообще-то, я не отхожу от правил. Но вот на сей раз отойду. Я дам тебе шанс. Тебе не обязательно знать, почему. Возможно, ты сам когда-нибудь это поймёшь. Да будет так!
Внезапно тьма исчезла и сэр Валентайн оказался посреди бескрайней пустыни, озаряемой нещадно палящими лучами пылающего светила. Монах ордена тамплиеров оглянулся. Позади валялось с десяток поверженных сарацинов, а он всё продолжал сжимать окровавленный меч. Немыслимо, но он сумел одолеть в неравной схватке такое количество неприятеля. Видать, не обошлось тут без вмешательства самой преисподней. Он вспомнил, как их отряд угодил в засаду. Затем короткое сражение. Их оттеснили в пустынную местность и перебили. Остался он один. Вдали виднелись развалины старой крепости, а дальше — лишь бескрайние пески. Надо было уходить. Вперёд, в пустыню, пока не нагрянула подмога. В безжизненную пустошь они заходить не рискнут. Сэр Валентайн протёр куском сукна от крови лезвие. Вложив меч в ножны, он поднялся и тяжёлой поступью двинулся прочь. Предстояла долгая дорога. Но говорили, где-то за далёкими барханами существуют оазисы. Перед глазами плыли сцены с персонажами в странных одеяниях, причудливые гигантские механизмы, а он сидел за большим столом и передвигал какие-то рычаги. Потом всё озарилось яркой вспышкой. Что это было? Предзнаменование? Он шёл вперёд и знал, что одолеет все препятствия. Он привык так жить. Бороться, созидать, и не бояться трудностей. Товарищу помочь, а от врага отбиться. Построить то, что будет нужно всем. В том состоял весь смысл его пути. Другого он не ведал.

Эпилог
Раннего утра ещё не коснулись лучи восходящего солнца, когда внезапно предрассветную тишину разорвал вой сирен воздушной тревоги. Округлый люк ракетной шахты отъехал в сторону, и из распахнутого чрева вылезла сигарообразная махина. Окутавшись серебристым дымом, она дёрнулась, и с грохотом взмыла в небеса. А вслед за ней взлетели тысячи. Поверхность земного шара стремительно покрывалась гигантскими грибообразными облаками, внизу которых бушевало ядерное пламя. Словно кто-то стирал с поверхности планеты всё живое. Земная твердь разверзлась, выплёскивая в атмосферу фонтаны лавы, а океаны закипели в рукотворном апокалипсисе. Однако, это был не конец. Ударив по рукам, два компаньона слили в унитаз следы неудачного опыта и с энтузиазмом исследователей подготавливали почву для воспроизводства нового.