O луизиaнскиe бoлoтa! Скoлькo мрaчныx тaйн и лeдeнящиx кровь легенд вы, топкие, храните? Как много мертвецов вы, страшные, поднимаете на мутно-коричневую поверхность? Мало ли вы, жестокие, прерываете полётов птиц, утягивая их в липкую трясину, чтобы, попробовав жизнь на вкус, обратить её смертью – выплюнуть в стылую явь жухлых кувшинок и тёмной тины? Не ответите.

Я крепко сжимаю вёсла, напрягая нетренированные мышцы, и стараюсь не отклоняться от курса, трафаретно намеченного в голове. Постоянно оглядываюсь – тонкие пряди беспорядочно выбиваются из косы – в глухой убеждённости, что вот-вот возвращусь, круто развернув лодку и напрочь забыв о цели визита. Как бы не так. Ещё недавно мне ведь не приходилось прилагать героических усилий, добираясь «чёрт-те куда»: я свободно сидела с закрытыми глазами, слушая его загадочные мифы, придуманные за секунду до открытия рта. В середине всегда звучало:
– Запоминай дорогу – ты сможешь навещать меня одна.

И я начинала внимательно смотреть по сторонам, пытаясь сохранить в памяти образы путаных троп царства вязи, но судорожно зажмуривалась, замечая подозрительное шевеление в воде, и тогда он шутил про необыкновенно голодных аллигаторов… Когда же? Год – два – десять лет назад? Вечность.

Время остановилось. Прежние южные кипарисы, не покидая родного мортуального пространства, устремляют плюгавые кроны далеко вверх, широко раскидывают могучие толстые корни по заросшему берегу и неглубоко опускают их в илистую влагу. С сухих ветвей ажурной паутиной свисает тот же серебристый мох – западня для разных чужеземных субъектов. На помощь ему приходит гниющий бурелом, упавший поперёк течения тысячу лун назад и оставшийся нетронутым в неизменной наглости, выставляющей острые части коры, затевая охоту на моё жалкое судно. Всё как раньше, как при нём, только теперь сосредоточиться следует на гнетущем беззвучии. Глядеть тоже надо бы в оба.

Рядом показалась покрытая костяными пластинами спина и обнажающая мелкие притуплённые зубы уродливая морда. Её чёрные бусины сверкнули блеском игольного острия, вонзающегося в самодельную куклу бедняги, прогневавшего служительницу культа Вуду, в них заплясали озлобленные покойники, качающиеся в такт факельному огню, Королева сделалась весёлой. Распороть это мерзкое брюхо или нырнуть в бездонную пучину, чтобы встретить пропавшего возлюбленного? Не знаешь: хозяин болот исчез, а ты ничего и не понял. Прямо как я.

Вдали мелькнула знакомая старая пристань. Обогнув чудище, уже потерявшее естественный интерес и беззаботно поплывшее дальше, направляюсь к ней. Мысль о том, что ветхие доски могут запросто треснуть и обвалиться подо мной, уронив незваную гостью прямиком в кишащую опасными организмами жижу, заставила причалить к самому берегу. Как долго в душе господствовал беспричинный страх местности, мучивший туманным неведением, глупыми объяснениями и похоронами неодолимых чувств! Приехать сюда оказалось легко. Даже затаскивая лодку в травяные джунгли, я нахожусь в состоянии дать отпор любому хищному врагу и каждому фольклорному ругару.

При ходьбе один глаз направлен вниз – нельзя позволить ползучим гадам напасть, другой устремляется вперёд – не стоит давать себе повод заблудиться. Дует слабый ветер, монотонно шелестят листья, обсуждая детали коварного заговора против меня, кривые ветки объёмными узорами тянутся к моему лицу, готовясь лишить зрения – и тщетно – я не покину финишную прямую. Ведомая почти эйфоричным восторгом от победы над фобией, влекомая трогательными воспоминаниями, я ловко пробираюсь сквозь неприветливую ядовито-зелёную флору.

Залитая солнцем поляна повеяла непривычной мертвенной прохладой. Взгляд заволокла густая пелена, наделившая слёзы волей, рука потянулась к губам, перекрывая пронзительный кричащий звук. Огромное дерево обрушило свою уничтожающую тяжесть на милую сердцу хижину, сравняв с землёй её фасад и раздавив обитателя, редко выбиравшегося за пределы. Удивительная светло-голубая дверь стала грудой тусклых обломков, куски красноватого железа, закрывавшие лишние окна и щели, валялись поодаль, и вместо разноцветного дома-лоскутного одеяла под невероятной мощью природы были погребены однотонные посеревшие фрагменты, смешанные с грязью и сокрытые высокой травой.

Плача, я невольно представляю, как трещали и хрустели его кости, как рвались сухожилия, как пронзали грудную клетку рёбра, раскалывалась напополам черепная коробка, и неумолимо вытекал мозг – нечем было подумать, никак не позвать на помощь. А сейчас его сущность с подёрнутым бледностью ликом и с прозрачным, но целым телом примкнула к остальным безвременным. Как ты жил здесь и почему демонстрировал мне это гиблое место, чего ради ты преследовал меня на улицах Нового Орлеана и зачем отказывался туда переселиться? Предвидел ли ты гнусное предательство своей дикой обители?..

О луизианские болота! Отвечайте агоническим писком умерщвляемых вами птиц.