Eсли бы всё прoшeдшee былo нaстoящим, a нaстoящee прoдoлжaлo сущeствoвaть нaряду с будущим, ктo был бы в силax рaзoбрaть: гдe причины и гдe пoслeдствия?
Кoзьмa Пруткoв.

Глaвa 1

Вoсxoд пoзoлoтил пeрвыми лучaми кроны вековых дубов и листва всколыхнулась. Дремучий бор наполнялся звуками. Стараясь двигаться бесшумно, Гай Клавдий Марцелл пробрался к наружным воротам укрепления, сколоченного из гладко тёсаных стволов. Седлать коня центурион не стал, резонно посчитав, что на пересечённой местности он будет лишь обузой. Не в первый раз Марцелл отправлялся к загадочному дольмену, расположенному на невысоком холме в двух стадиях от леса, кишевшего варварами. Однако, незаметно проскочить через блокпост не удалось.

Один из часовых заметил его с вышки, и бряцая доспехами, спускался:
- Куда в такую рань отправляется командир? Опять к тому кельтскому святилищу?
- К нему.
- С вечера туда варвары снова таскали мешки. Жгли костёр, выплясывали. Орали так, что доносилось даже сюда. Если пронюхают, что вы там что-то делаете, сочтут за осквернителя их божества.
- Знаю. Послушай, Марк. Не докладывай про меня ничего. Просто не видел и всё. А если что, я скажу, что покинул крепость каким-нибудь другим путём. Но всё будет в порядке.
- Ладно. Только возвращайтесь поскорее и будьте начеку. Не знаю, что вы там ищете, наверное, что то очень важное.
- Вот именно.
Ворота приоткрылись и Марцелл, скрываясь в зарослях ольхи, засеменил по мягкой траве. Перебравшись через ров и частокол, он оказался на территории кельтов. Следовало глядеть в оба.
На днях у Марцелла состоялся неприятный разговор с трибуном Корнелианом. Префекту донесли, что центурион тайком покидает крепость и ходит к дольмену. Наморщив лоб, трибун обдумал новость, выругался, и приказал немедленно призвать свершавшего самовольные отлучки командира.
Патриций пребывал в своих покоях и как обычно, предавался обжорству, когда Марцелл явился на пороге.
- Ты звал меня, Корнелиан? – спросил центурион, вскинув руку в приветственном салюте.
- Садись и раздели со мною трапезу, испей вина.
Толстый Корнелиан восседал на мраморной скамье, и нависнув над массивным столом, ел руками зажаренного на костре дикого кабана. Трибун громко чавкал, рыгал, вино же, коим он обильно запивал из кубка, отчасти вперемешку с жиром струилось вниз по подбородку. Обглоданные кости патриций швырял двум суетящимся подле него охотничьим псам. Марцелл поморщился. В любом сообществе и даже в присутствии супруги легата Корнелиан всегда свинячил.
- Благодарю тебя, Корнелиан, но я позавтракал. И ты же знаешь, я не пью вина, – ответил Марцелл, усаживаясь на край скамьи.
- Всегда тебе завидовал, – сказал трибун, ковыряясь пальцем в зубах, – сколько часов в день ты тренируешь своё тело?
- Обычно два, но иногда и более.
- Д-а-а. Тебя бы на арену. Наверное, ты стал бы знаменитым среди секуторов и обогатил себя и своего хозяина, – трибун сочно прокашлялся и выплюнул огромный шматок зелёной мокроты прямо к ногам Марцелла.
- Хорошего гладиатора из меня не получится.
- Это почему? – хрюкнул Корнелиан, пережёвывая очередной кусок.
- Гладиаторы бьются ради показухи, – отвечал Марцелл, не понимая к чему клонит трибун, – чем продолжительнее поединок, тем лучше для зрителя. Гладиаторам так велено, они так обучены. На них и ставят деньги, чтобы посмотреть на зрелище. За все эти акробатические финты и фокусы с трезубцами, арканами и сетками. А массовые побоища? Красиво. Но если всмотреться в детали, никаких выгодных движений и выпадов. Толпа это не видит. Однако профессионалу сразу бросается в глаза наигранность сражения. По-настоящему они начинают биться лишь тогда, когда им подадут знак. Я был когда-то в Колизее и больше не пойду. В настоящем бою цирковое искусство только вредит. Схватка должна быть короткой. В идеале противник даже не успевает понять, что уже повержен. Чем дольше дерёшься, тем меньше шансов уцелеть. А отношения? Солдат в бою уверен, что его не бросят одного, и должен подставить плечо товарищу, если потребуется. А эти? Они же ненавидят друг друга. Случается порой, рабы объединяются и поднимают мятеж. Какое-то время они сохраняют боеспособность, используя приобретённые в гладиаторских школах навыки, и противостоят целым легионам. Но дисциплина их поводит. А главное – отсутствие конечной цели. Это как раз то, чему их не учат. Жажда мести, а потом наживы застилает глаза. Противоречия в их стане накапливаются, и неизбежно наступает раскол. Каждый становится сам за себя. Тогда и бери их голыми руками.
- Что ты подразумеваешь под конечной целью мятежников?
- Свержение имперской власти и овладение троном. На самом деле сосредоточив такие человеческие ресурсы это вполне осуществимо. Правильная расстановка сил, грамотное планирование действий по захвату ключевых стратегических центров. Организация подразделений и строгая дисциплина. Затем — стремительный натиск. Не дать противнику перегруппироваться. Чистые выборы своих главарей. Они никогда не победят Рим, потому что понятия не имеют о наступательной стратегии. Стадо и есть стадо. Жечь захваченные поместья и оставлять за собой кровавый след, по меньшей мере, неразумно хотя бы из экономических побуждений. Интересно, был ли у мятежников трибунал за невыполнение приказа? Ни одно государство не существует вечно. И каждый новый правитель всходя на трон, должен понимать, что может оказаться последним. Когда-нибудь и Рим падёт. Но только не от рук кучки взбунтовавшихся клоунов. Я свободный гражданин, а не раб. И я солдат, призванный защищать империю от врагов. Как внешних, так и внутренних. В том числе, от взбесившихся гладиаторов.
- Вот именно, солдат. Скажи, какого лешего ты таскаешься к кельтскому камню? Чего ты хочешь там найти? Золото? Тебе не хватает жалованья? Я думал, центурион сейчас неплохо обеспечен. Я не прав? Разве ты не знаешь, что выход на вражескую территорию без особого на то распоряжения расценивается как дезертирство? Эти варвары тебя поймают и вздёрнут на твоих же кишках. Даже твоего мастерства не хватит, если их окажется хотя бы с десяток. Мне плевать, каким богам ты поклоняешься, но чем тебе приглянулся языческий божок? Отвечай, поганец.
- Не знаю точно, но дольмен необычен. Он не такой, как другие. В нём тайна сокрыта. Я это чувствую.
- Почувствуешь, когда тебя посадят на кол. Нет там ничего кроме костей и помоев, которые стаскивает туда со всей округи местная чернь. Заруби это себе на носу. На днях я получил известие. Из Рима к нам на усиление выступает легион Флавия Тита, и до наступления распутицы мы сможем потеснить варваров на ту сторону реки. Тогда и делай с их святилищем что пожелаешь, раз вбил себе в голову этакую блажь. Хочешь красивую кельтскую девочку? Проведёшь с ней ночь и все мысли о каких-то там камнях сами покинут твою голову. Быть может, ты хочешь мальчика? Я предоставлю тебе и то и другое, – трибун опять прокашлялся, уложив новый сгусток мокроты аккурат рядом с первым с ювелирной точностью, – Марцелл, ты далеко пойдёшь, если не выбросишь из головы дурь с этими самоволками. Всё, что ты тут талдычишь про дисциплину, сам и нарушаешь. Не прекратишь – угодишь в гладиаторы. Там быстро приучат к медленным поединкам. Толпе в Колизее спешить некуда. Это если кельты тебя не зажарят на ритуальном костерке. У меня прямо руки чешутся взять и всыпать тебе хороших плетей. За нарушение воинской дисциплины, которую ты ставишь во главу угла.
Трибун перестал жевать и вперил в Марцелла жёлчный взгляд.
- Всё, иди отсюда с глаз…
Корнелиан говорил вполне миролюбиво, но в тоне его сквозила угроза. Случись, центуриона схватят, Корнелиан получит нагоняй от легата. А если кельты потребуют выкуп, то решать или не решать вопрос со сбором денег придётся ему, трибуну. В обоих случаях на него ляжет пятно и поколеблет доверие самого наместника императора. Так же это может сказаться на боевом духе солдат, если прознают, что их командир якшается с кельтами и языческой нечистью.
Центурион пробирался сквозь заросли кустарника по склону холма, на вершине которого располагался геометрически правильный куб с идеально круглым отверстием на одной из сторон. Однажды находясь в дозоре, он видел, как дыра источает ровное голубоватое сияние. Центуриону не почудилось, и это был не костёр, разведённый внутри загадочного сооружения. Никому до этого не было дела, но Марцелла почему-то странное свечение заинтересовало. Где-то, когда-то, нечто подобное он уже не видел. Где же? Никак не вспомнить. Однако незримая нить теперь связывала его с дольменом. Марцелл чувствовал, что должен разобраться с этим раз и навсегда, иначе проклятый камень не даст ему покоя. Он дважды обследовал дольмен, и было ясно, что сооружение коренным образом отличается от тех, что он видел прежде. На святилище оно походило лишь издали, однако при ближайшем рассмотрении объект имел явно иное предназначение. Наружные стены были идеально ровными и отполированными почти до блеска. Пропорции же были соблюдены на таком уровне, что исключало ручную обработку поверхности киркой или зубилом. Инженерная конструкция непонятного назначения, изготовленная с помощью неведомых инструментов. Просунув голову в отверстие, центурион узрел, что и внутренние плоскости обработаны столь же безупречно. Толщина стены составляла меньше толщины большого пальца, но в таком случае материал, из которого был изготовлен куб, не мог быть камнем или туфом из каменоломен. Он бы не выдержал собственного веса и попросту развалился. Это было удивительно, поразительно, непостижимо. Но ведь кто-то же для чего-то его создал. На гладком полу в центре помещения аккуратной пирамидкой были сложены человеческие черепа, которые натаскали кельты, а сразу под отверстием в стене виднелась гравировка из непонятных символов. Это никак не походило на кельтскую письменность, скорее на родную латынь. Но как такое возможно? В этих краях римлян отродясь не бывало. Тем не менее, прочесть, или хотя бы угадать смысл начертаний центуриону помешали. Позади раздался хруст ломающихся веток и перед ним нарисовалось пятеро улыбавшихся до ушей кельтов с короткими копьями наперевес. Один из них жевал какую-то жвачку и деловито скручивал с локтя длинную верёвку. Как по команде они набросились, намереваясь взять в кольцо, а ловко брошенная удавка обхватила шею. Владевший в совершенстве мечом, Марцелл отбил в тот раз атаку. В мгновение его клинок проделал сложный пируэт и варвары пятились. Огрызок верёвки повис в воздухе, а центурион с лёгкостью танцора сделал выпад. Один из кельтов остался лежать, двое попятились на четвереньках, остальные бросились наутёк, и вскорости надо было ожидать подмоги. Дальнейшее обследование дольмена откладывалось на неопределённое время. Помимо гладия и в нарушение устава, Марцелл часто носил за спиной длинный кинжал из дамасского булата. У солдат центурион вызывал восхищение и даже зависть, когда с тонким свистом крутил клинками, образуя нечто наподобие зонтика, вращающегося под уклоном в разные стороны. Трибун пытался запретить ношение неуставного оружия, но, убедившись в том, что тот левша и одинаково владеет обеими руками, смирился. Его тоже завораживала отточенная техника центуриона. О гладиаторах он был невысокого мнения, но на арене за себя бы постоял. Вот только боя с ним красивого явно не получится. Зарежет как скот противника при первом же выпаде. И ли вовсе без выпада. Метнул кинжал из за спины, и привет. И зрители не поняли, от чего соперник скончался. То ли от молнии Зевса, то ли от сердечного приступа. За какое зрелище, спрашивается, заплатили?
И вот сейчас он снова с упрямством осла приближался к дольмену. Понятно, что кельты его не изготавливали. Они лишь приспособили сооружение для своих ритуальных обрядов. Не могли его создать и римляне. Таких конструкций Марцелл нигде не встречал. О его назначении оставалось лишь гадать. Трибун был прав. На кой ему сдался этот кубик? Какая разница, что он из себя представляет. Скорее всего, объект не военный. Корпус на вид прочен. Копьём не пробить, но сколько внутри поместится воинов? Максимум трое в экипировке, что никак не повлияет на исход даже небольшой стычки. А когда они начнут стрелять, то будут друг другу мешать. Ни единого намёка на полозья, уж тем более колёса. А неподвижная цель уязвима. Пристрелялся из баллисты и гарантированно накрыл с третьей попытки. Удара каменного снаряда весом в один талант уж точно не выдержит. То, что дольмен расположен именно здесь, так это так решили кельты. Ведь это их земля, а Марцелл здесь вероломный захватчик. Рим расширяет границы империи. И Риму нужны рабы. Работники на плантациях, каменоломнях. Строители. Прислуга, гладиаторы. Всё просто. И всё же, что это такое? Обойдя сооружение вокруг, Марцелл остановился возле отверстия и снова заглянул внутрь. Казалось, здесь даже воздух был другим. Кельты наложили ещё больше черепов, и пирамидка стала выше и шире, закрыв собою гравировку. Осмотревшись по сторонам, Марцелл решительно забрался внутрь и стал расчищать от черепов символику. Странный коловорот чего-то напоминал. Но хрупкое равновесие нарушилось, и кости с коробочным звуком рассыпались по углам. В ту же секунду снаружи раздался боевой клич. Марцелл осторожно выглянул в дыру. На этот раз язычников было много. Подобно полчищу муравьёв, они с обезьяньей ловкостью карабкались по склону холма и улюлюкали. Лишь теперь центурион осознал в полной мере, что угодил в засаду. Его регулярные визиты к святилищу не остались незамеченными даже для римлян, а кельты давно выставили в окрестностях дольмена свои дозоры. Скорее всего, за ним следили с того самого момента, как он покинул ворота крепости. Благодаря тупому упрямству он оказался в ловушке, и спасаться бегством было бессмысленно. Как только он вылезет из этого ящика, его тут же подстрелят дротиками. Бой принимать придётся здесь, внутри, а отверстие послужит весьма удобной бойницей. В этом случае пригодился бы щит. Тактическое преимущество было на стороне Марцелла, но он прекрасно понимал, что не продержится и трёх минут. С десяток кельтов, он быть может, и уложит, но в какой-то момент неминуемо подставится. Пробиться через такое количество неприятеля возможно было, как минимум, двумя дюжинами солдат, выстроенных клином или черепахой.
Внезапно стены озарились ровным голубоватым сиянием. Настолько ярким, что Марцелл зажмурился, а тело стало невесомым. Пол вдруг исчез и неведомая сила увлекала дольмен во вмиг образовавшуюся воронку. Но гравировка! Теперь на её месте был светящийся прямоугольник, по которому ползли вереницы арабских цифр. Дольмен плыл в мерцающем зеленоватым светом тоннеле, в конце которого едва угадывалось голубое небо с облаками и цветущими кронами деревьев. Оттуда слышались голоса на почему-то знакомом языке.
- Таймыр, это Ермак. Как слышите, приём.
- Ермак, слышу вас хорошо. Запущен протокол номер четырнадцать.
- Доложите о заключительном этапе.
- Странник возвращается.
- Добро. Как примете, сразу же погружайте в гибернацию. Через пятнадцать минут всем быть на своих местах.
Это было последнее, что слышал центурион, после чего наступила тьма.