У Никки сoблaзнитeльнoe, высoкoe тeлo и вoлoсы, выкрaшeнныe в фиoлeтoвый цвeт. У нeё прoкoлoты брoвь и нoс. Никки всeгдa мoжнo увидeть в нескольких серьгах, ожерелье, белом топе с круглой формой цвета лайма посередине, серых брюках-карго и светло-фиолетовых туфлях. Она также носит фиолетовое нижнее белье, как известно, однако она не только самая низкорослая из девчонок основной шестёрки, но и самая низкорослая из всей основной шестёрки — макушка её головы доходит до линии плеч Джоунси. На самом деле никто из друзей не знает, какой кошмар пережила девушка, который был как наяву. Ей приснился ужасный сон, когда она осталась одна поздно ночью в торговом центре, видя удлиняющиеся узковатые коридоры в кромешной темноте. В полнейшей тиши, где не было никого, кроме одной девушки, которая в наказание должна была остаться на ночью смену в Розмонде. Какое-то время она прибывала в одиночестве, и в этом была вся её боль. Свет был выключен, но в действительности его было видно из-за теней — настолько густым был сумрак, а в углах стояли вытянутые бесформенные колонны, из-за игр воображения, в её голове начинали рисоваться причудливые образы. Та, конечно, выполняла своё задание, но ей было страшно. Никто не знал, что происходит с ней – было известно только, что ей снится смерть, которая в точности соответствует происходящему в реальности.

Эта девушка была как бы частью темноты. Причём она была уверена, что её никто не видит, кроме вышедшей из мрака тени. Она чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Длинный тёмный коридор, где-то за углом тускло мигает желтоватый свет. Это как в той крипипасте «Безутешно всхлипывая, девушка бродила по пустой комнате, стараясь отыскать хоть какой-то способ освободиться, и вдруг её внимание привлекла непонятная надпись на…», только Никки в них не верила. Для неё это всё было глупой выдумкой и очередной народной байкой. Как и в той страшилке, девушка долго ждала чего-то и, когда было уже поздно, ей в голову пришла страшная мысль — что ей придётся вернуться назад, чтобы успеть к выходу на нижнем этаже. Возможно, это действительно были игры разума, и её воображение просто сильно разыгралось. Тени спрятанные по углам словно тянули к ней свои длинные покорёженные когти, подобно изогнутым веткам, походя на ведьминские ладони. С явно недобрыми намерениями, руки замедленно оставляли за ней свой след, стелясь тусклой тенью на полу, которая с каждым шагом девушки вытягивалась, приобретая всё больше продолговатую форму. Они что-то шептали и надвигались на неё, постепенно окружая – их едва заметное шуршание, их кратковременное скрежетание, как пенопластом по стеклу или, точнее, ногтями по доске.

Этот мерзкий скрип. Физиологически уши у людей разные. В среднем от 20гц до 20000гц, у людей эти диапазоны различные, некоторые плохо воспринимают высокие звуки, они просто не слышат его, слышат только обертоны. Любой подобный скрип вызывает чувство шершавости (как наждачкой по зубам или ногтям). Однако, те люди, кто спокойно переносит подпиливание ногтей пилочкой — спокойно воспринимают такие звуки. Может, это первобытный страх, раздражение, или готовность к нападению или обороне. Сам звук запускает механизм воспоминания о том, как хищники точат когти о дерево, а те, кому всё равно, будто потомки жителей пустыни, им это неведомо. Исследователи рассчитали частоту скрежета ногтей, зубов, мела по доске, скрипа по стеклу и выяснили, что она составляет от двух до четырех тысяч герц. Именно к этому интервалу частот наиболее чувствительно человеческое ухо. Значит, такие звуки больше всего раздражают человека. Но по разному-зависит от чувствительности ушей (к возрасту уменьшается восприятие высоких частот) и нервной организации. Вопрос на самом деле глубокий и наука на него ответа пока не знает, вопрос в том, почему звук с определённой тональностью, тембром и частотой порождает определённые эмоции, это из нейропсихологии. Но чего Ник боялась больше: звуков или теней?

Иногда коридор ветвиться и убегает куда-то вправо, а потом теряется в темноте. Поворот, ещё поворот, и двери. В какой-то момент во всём этом просматривалось что-то смутно знакомое. Она могла пойти на свет. Коридор бы становился всё уже, а впереди был поворот. Она ждала, что он за ним — а впереди тупик. Тени словно играли с ней, вводя в свою игру, ехидно посмеиваясь, бегло перемещаясь где-то позади. Страх сильнее её, она не в силах им сопротивляться, и где-то в глубине её существа нарастает тоскливый протест. Свет приближается. Она обернулась и увидела высокую фигуру в чёрной сутане, отделанной золотыми шнурами. Раздумывать было некогда. Медленно поворачиваешь голову и смотришь на стену напротив, а потом медленно-медленно смотришь в глаза тому, кто стоит напротив. Она помнит льющийся яркий свет из дверного проёма, дверь отворившуюся со скрипом, таким долгим и протяжным, будто заманивающим её внутрь. На полу, возле открытой двери, кровавой дорожкой следы, ведущие к самому проёму плотной ярко-красной линией. Полосы, обрывистые, будто по полу кого-то тащили. На стене полоска сырого бетона, и часть жёлтого блика отражается от нескольких окошек – значит, это где-то рядом с курилкой. Это место кажется ей до боли знакомым. Всё как во сне, только ноги вязнут в чём-то мягком. И ещё она слышала музыку. Тихую, едва слышную, будто кто-то включил старый граммофон. Да, это был он. Открыли крышку граммофона, звук доставания виниловой пластинки с полки, звук начала работы граммофона (аппарат ставит на пластинку иглу), звук начала воспроизведение пластинки на граммофоне (шипение). Девушка застыла на месте, полуразвернувшись спиной. Ей страшно было смотреть назад, улавливая каждый звук, доносящийся откуда-то позади неё. Он шёл эхом, откуда-то издалека, будто желая, чтобы она услышала. Звук скретча на граммофоне заставляет её вздрогнуть, чуть не подпрыгнув на месте. Всё внутри сжимается, подступая к горлу комом. Граммофон играет пластинку, что-то очень старое, примерно из 60-70-х годов. Девушка стоит не шелохнувшись, застыв в той позе, когда только собиралась сделать шаг, словно держа ногу на весу. Всё резко затихает, когда игла слетела с пластинки. Девушка шумно выдыхает, изнутри сковывает от нарастающего ужаса. Качнувшись, она замерла на месте, боясь двинуться. Глаза смотрят куда-то в нижний левый угол.

Звук, где иголку установили на проигрыватель. Девушка выдыхает. Это виниловая пластинка — раритет. Этот звук заедания, который бывает при начале проигрывания пластинки, после доносившееся шипение. Звук начала воспроизведение пластинки на граммофоне — и есть, то самое шипение. Звук, который бывает, когда кончилась музыка на пластинке. Его едва расслышишь, он длится всего пятнадцать секунд. Но её пробьёт до мурашек, когда звук проигрывателя, который хрустит, когда пластинка закончилась, он такой долгий и протяжный, тянущиеся 45 секунд показались ей вечностью. По спине пробегает холодок, после чего кажется, что табун мурашек пробежался по всему твоему телу, из-за чего ты холодеешь изнутри. Тебя сковывает от нарастающего испуга, охнув, пытается затаить дыхание, словно её здесь и не было никогда. Лопнувшая лампочка, громкий визг, очередной испуг и пробегающие мураши по коже. Эти тени. Они хотят её довести. Звук мерцание лампы и работающих ламп дневного света в помещении, кои слышны и идут откуда-то издалека. Там, впереди, но сейчас же ночь. Блестящие плитки на полу. Шагов не слышно. Стены скользят вверх. Душа как в пустом пространстве. Сюда доносились звуки подсобного помещения, голос Шалвы, доносящийся из подсобки, время от времени гудели примусы и слышалась музыка – иногда она была более тише. Тот же взгляд на секунду переместился, и она вдруг увидела себя в отражении, в таком размытом и мутном, словно не отмытая, а только размазанная по поверхности грязь. Отсюда не видно двери. Куда идти — не ясно, но впереди, если пройти несколько метров и свернуть вправо, то кажется, там есть вход в какое-то помещение. Можно было подкрасться к двери и робко потянуть её за ручку. Она попыталась обернуться, но из этого ничего не вышло, как будто какая-то сила удерживала её на месте. И тогда Никки поняла, что может идти только тогда, когда звучит музыка.

Объяснение концовки: Никки замерла на месте, подобно статуе. Она может двигаться только тогда, когда звучит музыка. Она стояла не шевелясь, понимая, что сила удерживающая её, не даёт ей сдвинуться с места. Это была игра на выносливость. Насколько долго она сможет продержаться, простояв в одной и той же позе, держа ногу на весу, не шелохнувшись. Звук потрескивания и шипения старой пластинки, звук иголки, съезжающей с виниловой пластинки, и глаза девушки расширяются. Она глядит на себя внимательно и видит, как она постепенно превращается в то же воспоминание, которое было в зеркале прежде. Злобное отражение в негативной цветовой коррекции с тёмно-синими тонами. Кончики губ ехидно приподнимаются вверх, хитрющая улыбка озаряет лицо в отражении. Всё это мгновение, пока отражение смотрит на неё, она не может ни пошевелиться, ни вымолвить слово.