Сильный, прoнизывaющий дo кoстeй сeвeрный вeтeр нёс нa бeшeнoй скoрoсти тысячи, миллиoны снeжинoк, зaкручивaя иx в виxрe бeзумнoгo тaнцa, oтчeгo тe прoсaчивaлись пoд куртку дaжe сквoзь плoтнo прилeгaющий к гoлoвe кaпюшoн и зaстёгнутый вoрoтник. Чтoбы xoть кaк-тo зaщитить лицo oт ярoстнoй мeтeли, я прикрыл eгo нaсквoзь прoмoкшим рукaвoм, нo eдвa ли этo пoмoгaлo, — мeтeль лишь нaбирaлa oбoрoты, с кaждoй сeкундoй всё сильнee и сильнее задувая мне под верхнюю одежду.

На несколько секунд я открыл глаза и взглянул вдаль, надеясь разглядеть какие-нибудь строения, ориентиры, либо хотя бы дорогу, но проклятая снежная мгла закрыла собой обзор дальше, чем на сотню ярдов, заставляя меня брести по сугробам наугад.

Но, несмотря на эту очевидную проблему, от которой зависело моё выживание, мои мысли были заняты другим: на автопилоте преодолевая снежный плен, норовящий похоронить меня под слоем осадков, я вспоминал события прошедшего боя, из которого живым удалось выбраться только мне.

Сейчас я с трудом восстанавливал детали произошедшего, в памяти всё воспроизводилось обрывками: вот я со своей дивизией марширую по дороге, направляясь на помощь к нашим войскам, окружённым под Сталинградом, затем неожиданно из-под снега возникают белые фигуры советских солдат, обрушая на нас смертельный огненный залп, а затем переходя врукопашную, — они определённо научились у финнов всему, что могли. Крики, реки крови, десятки тел как моих товарищей, так и врагов, всё это слилось воедино и, видя эту мясорубку, меня объял ужас, я впал в панику, не в силах пошевелиться, а мой разум помутнел. Перед глазами возникла пелена, и в этот момент я почувствовал в теле невероятную лёгкость, а сознание словно отделилось от реальности, — и внезапно, посреди ада, мне стало хорошо. Я словно погрузился в лёгкий, спокойный сон, где нет никаких убийств, смертей, холода, голода, где всё прекрасно и безмятежно. Я не знал сколько это продолжалось, но через некоторое время сквозь спокойствие я вновь ощутил мороз, боль и страх, после чего, услышав рядом крик, пришёл в себя. Я стоял на коленях посреди кровавой бойни. Вокруг были лишь покромсанные тела, а притоптанный снег был ярко-алым от множества тёплых луж крови. В руках у меня была багровая от убийств сапёрная лопатка, а прямо передо мной лежал один из врагов. Он был ещё жив, несмотря на то, что из огромной раны на животе у него вываливались внутренности, выливая на снег литры крови, он смотрел на меня. Глаза его были полны ужаса, в них читался лишь животный страх, но страх не перед смертью, — а перед чудовищем, что устроило весь этот кошмар и теперь грозило сотворить с ним что-то ещё ужаснее смерти.

И тут до меня дошло кто, впав в безумие, устроил эту бойню. Кто, используя одну лишь лопатку, превратил людей в кровавый фарш. И я не мог примириться с этой мыслью, мне было страшно, я боялся себя самого, ведь теперь я не тот человек, что был прежде. И в ужасе от содеянного я бросился бежать. Бежал долго, без оглядки, не разбирая пути. За мной по пятам следовала ледяная, словно смерть, вьюга, стремясь ухватить меня за ноги и утащить за собой, с каждым моим шагом усиливаясь и перерастая в жуткую, завывающую метель, нашёптывающую во тьме ночи неизвестные мне угрожающие слова.

Плотно прилегающие и заправленные в серые брюки маршевые сапоги уже были полны снега, ноги, равно как и руки, отнимались от холода, и я едва находил в себе силы шагать дальше. Хотелось просто упасть в снег и уснуть вечным сном, лишь бы все муки закончились побыстрее. Я уже начал было думать о том, чтобы закончить свою жизнь здесь и сейчас, умереть не от переохлаждения, а без мучений, от пули, и бросил взгляд на покрытый тонкой кромкой льда карабин Маузера, висящий у меня на плече. «Господь оставил меня… быть может, потому что после всего содеянного мне дорога только в ад? Тогда больше нет смысла продлевать эти мучения», — с этой мыслью я замёрзшими руками снял с плеча карабин и приставил ствол к подбородку. Окоченевшие пальцы всё никак не хотели подчиняться, и поэтому у меня едва удалось нащупать спусковой крючок, после чего я закрыл глаза, сделал вдох и нажал на курок.
Но выстрел не прозвучал. Оружие промёрзло насквозь и не смогло выстрелить. Выдохнув, я убрал карабин от подбородка, после чего открыл глаза и увидел вдали, сквозь метель, небольшую постройку, наполовину похороненную под слоем снега. Руки теперь тряслись не только от холода, а сердце переполняли странные чувства: смесь боли и облегчения. «Просто удача? Или сам Бог хочет, чтобы я выжил?» — эти мысли не давали покоя, и, повесив карабин, с новыми силами я побежал по сугробам к увиденному объекту, коим оказался небольшой деревенский дом.
К моему несчастью, дверь была заметена и не открывалась, а разбивать окна, чтобы проникнуть внутрь, было бы довольно глупо, ведь впускать метель в избу и превращать её в холодильник мне не хотелось. Достав из рюкзака покрытую замёрзшей кровью сапёрную лопатку, я невольно отвернулся, вновь увидев её, — перед глазами всплыла картина убитых мной людей, руки опять затряслись, к горлу подкатил ком, и я снова почувствовал страх. Стараясь не глядеть на свой инструмент, я окоченевшими руками начал расчищать снег у двери, раскидывая его во все стороны, после чего, когда та наконец поддалась, ввалился в помещение и сразу рухнул на прогнивший скрипучий пол.

Темнота, что хоть глаз выколи, и жуткий свист ветра, — вот чем меня встретило это холодное, мрачное помещение. Всё ещё трясясь от холода, я отполз подальше от двери, и, прислонившись к стене, сбросил с рук замороженные рукавицы и судорожно начал пытаться согреть ладони собственным дыханием и растиранием друг о друга.
Когда, наконец, я вновь начал чувствовать свои руки, то с облегчением выдохнул и огляделся. Дом выглядел брошенным: старая мебель, прогнившие скрипучие доски на полу, полуразвалившаяся печь и стойкий запах плесени внутри помещения. Судя по всему, дом был брошен пару лет назад ещё в начале войны, и один Бог ведает, что случилось с его хозяевами, да и меня сейчас больше волновала собственная судьба.

Поднявшись, я сбросил с себя промокшую куртку и подошёл к окну: метель всё усиливалась, и уже замела мои следы, не оставив от них ничего, кроме небольшого едва заметного углубления в снегу. «Нужно растопить печь, иначе замёрзну здесь насмерть как собака», — решил я и, подойдя к груде побитых камней, что теперь едва напоминали печку, открыл заслонку, откуда на меня тут же вылетела струя ледяного ветра вместе со снегом, обдав до костей. Кроме этого, внутри печи было пусто, а значит, дрова придётся искать самому, только вот где? На улицу выходить не было никакого желания, да и там степь сплошная, ни одного, даже самого маленького дерева днём с огнём не сыщешь. Сжигать свои вещи не хотелось, жаль было, да и без них шансы выбраться из плена ледяной пустыни существенно снижались.

Только было решил, что удача покинула меня, как вдруг взгляд упал на стоящую в тени полуразваленную книжную полку. «Вот оно, моё спасение!» — подумал я и ринулся к ней. Большинство книг сгнили и между страниц у них вовсю развивались колонии плесени, но достаточное количество из них всё же были пригодны в качестве топлива.
Взяв одну из таких книг, я протёр от пыли обложку и с удивлением прочёл название: «Моя борьба», затем взял вторую, — «Капитал». «Как здесь, в советской глубинке, оказалась автобиография самого фюрера? Так ещё и по соседству с Марксом!» — этому я удивился даже больше чем всему остальному, что произошло за сегодня. Тем не менее, как бы этого ни хотелось, но мне пришлось порвать обе эти книги и бросить в печь, после чего поджечь своей зажигалкой.
Тихое потрескивание огня на фоне разыгравшейся за окном бури, постепенно наполняющее мрачное помещение тепло, исходящее от печи и, что самое главное, вера в то, что я смогу выбраться отсюда живым, постепенно успокаивали меня, и я, расслабившись, облокотился на стену. Глядя на пламя, я невольно усмехался: символы двух величайших противоборствующих империй мира сгорели вместе и рядом друг с другом, такие разные, но в то же время такие похожие…

Холод быстро пропадал, руки больше не тряслись, на сердце стало спокойно, и, стараясь не вспоминать о прошедших событиях, я начал медленно засыпать.

Вокруг было темно и холодно. Не было слышно привычного завывания ветра, но меня всё равно пробирало до костей даже сквозь утеплённый китель, причём ещё сильнее, чем когда я продирался сквозь метель. Когда глаза, наконец, привыкли к темноте, я начал различать в ней огромные, возвышающиеся к небесам чёрные крепости, из которых торчали шпили с нанизанными на них мёртвыми телами, и тёмные деревья с подвешенными на ветвях людьми. Подняв взгляд к небу, я не увидел ничего, кроме глубокой, всепоглощающей тьмы. Это не было похоже на привычное ночное небо, нет. Надо мной словно простиралась сама бесконечность.

Чиркнув зажигалкой, я двинулся вперёд, освещая себе путь пусть и тусклым, но всё же хоть каким-то светом. Тьма, как и страх перед всем, что меня окружало, нагнетали, и я едва удерживал себя от того, чтобы в панике броситься бежать.
Проходя мимо одного из деревьев, я не хотел даже смотреть в сторону подвешенных к нему людей, но на минуту словно перестал контролировать себя и всё же поднёс к одному из лиц пламя зажигалки. Меня сковал ужас, я, не выдержав, поддался панике и бросился бежать: одним из подвешенных был Ганс, мой погибший командир, но самое жуткое, — его мёртвое, безжизненное лицо издевательски улыбалось, глядя на меня пустым взглядом, словно насмехаясь.
Выбившись из сил, я остановился на одном из холмов и сел на землю, чтобы перевести дух. Вдали слышался жуткий хохот, и я догадывался, кому он принадлежал. «Что это, чёрт подери, за место? Как я сюда попал и как отсюда выбраться?!»

Сзади на плечо опустилась огромная, холодная покрытая шерстью когтистая лапа. Если до этого я думал, что страх уже дошёл до предела, то сейчас был достигнут новый результат. Сердце бешено колотилось, я перестал дышать и молил всех богов о том, чтобы всё это закончилось.

Подхватив меня за руку, незнакомец потащил меня с собой. Я взглянул на него, и, чёрт возьми, лучше бы этого не делал. Двухметровый исполин с козлиными ногами, массивными, словно медвежьими лапами вместо рук, весь покрытый чёрной шерстью и голову его венчал рогатый бычий череп, пасть которого была покрыта засохшей кровью. Чудище даже не смотрело в мою сторону, и если бы оно не схватило меня, я бы решил, будто ему всё равно на моё существование. Все мои попытки освободиться были тщетны, — мёртвая хватка гиганта не оставляла ни единого шанса, поэтому пришлось лишь с ужасом гадать, куда он меня ведёт и ждать.

Приведя в какую-то пещеру, чудище бросило меня вперёд на добрых пять метров, и я едва не потерял сознание от удара о каменную поверхность, из носа хлынула кровь, в ушах раздался звон.

- Зря ты пролил кровь на моих землях, смертный! Ты пробудил нас, и теперь ответишь за все свои грехи! – послышался откуда-то сверху жуткий бас. Подняв голову, я узрел перед собой огромное, ростом с лиственницу, одноглазое, однорукое и одноногое лохматое чудище, что сидело на троне из окровавленных, изрезанных, расчленённых тел людей, каждый из которых неизвестно как был ещё жив, — все они лишь тихо стонали. Пока я толком не успел опомниться от ужаса, монстр протянул ко мне свою единственную руку, схватил меня за левое предплечье, и даже сквозь одежду я почувствовал обжигающий жар, после чего он, отпустив, захохотал:
- Теперь ты – моя добыча!
Вне себя от ужаса, я поднялся и бросился бежать, к выходу из пещеры. «Можешь попытаться, но тебе всё равно не уйти от меня!» — крикнуло вслед чудище, провожая меня жутким, сотрясающим небеса, злым хохотом.

Проснулся я от собственного крика. Сердце стучало от ужаса, со лба стекал холодный, липкий пот, у горла встал ком, и всё тело трясло то ли от страха, то ли от холода. Пламя в печи уже погасло, а сама она начала остывать, и в доме вновь воцарилась мрачная, гнетущая атмосфера.

Задрав рукав, я сразу же проверил руку, которой во сне коснулось то чудище, — всё было чисто, хоть и немного зудело. «Приснится же такое», — успокоившись, подумал я, и только вновь облокотился на стену, как случайно услышал шёпот в свисте ветра в печи. «Фриц…» — шептал он моё имя. К горлу вновь подкатил ком, и я отполз подальше от печи, к окну, после чего прислушался. Тишина. Больше ничего подобного не повторялось, и мне стало немного спокойнее.
На всякий случай бросив взгляд в окно, я разглядел вдали, на самой границе видимости, силуэт человека. «Кто это может быть? Кто-то из наших? Или отбившийся от своих красноармеец?», — на самом деле, мне было неважно, кто это, сейчас я был рад любой живой душе, поэтому, закрыв заслонку у печи, подошёл к двери и только собрался её открыть, как что-то меня остановило. Осмысляя увиденное, я понимал, что силуэт выглядел странно, непохоже на человека, и, чтобы убедиться в этом, метнулся обратно к окну. Прильнув лицом к стеклу, я начал приглядываться, и к своему ужасу заметил знакомые детали у силуэта: кровавый бычий череп с рогами, медвежьи лапы, исполинское тело и козлиные ноги. «Нет, это невозможно», — шептал я одними лишь губами, изо всех сил надеясь, что это всё ещё сон.

В ужасе я кинулся в угол, где оставил свой карабин, и, вцепившись в него, словно утопающий за последнюю соломинку, снял с предохранителя и, вжавшись в угол, взял на прицел дверь, — почему-то мне казалось, что враг пойдёт именно оттуда, несмотря на то, что здесь была достаточно хлипкая крыша и хрупкие окна.

И я не ошибся – чудище начало ломиться в дверь, своими могучими лапами заставляя её буквально слетать с петель. Оно кричало мне на непонятном языке, явно непохожем на мой родной немецкий или русский, в котором я немного разбирался. Нет, этот язык казался куда более древним и жутким. Речь чудовища эхом отзывалась в моей в голове, вызывая боль, позывы рвоты и видения. Вид заброшенной избы порой сменялся на черные шпили, подпирающие сам космос и омываемые алым океаном, где я смотрел на всё это снизу, пока кровавая волна, что в тысячи раз больше меня не раздавила под собой. Мимолетное видение сменилось ещё одним, а оно следующими и в каждом я видел холодный, как смертельная вьюга, мир монстров. «А что если мои пули его не возьмут? Что если он утащит меня в те земли, расчленит и навсегда привяжет к трону из людских тел?» — от этих мыслей я впадал в панику, и, случайно дёрнувшись, трясущейся рукой надавил на спусковой крючок. Эхом прозвучал гулкий выстрел, отдавшись в ушах громким звоном, хлипкую дверь пробило навылет, после чего чудище прекратило свои попытки попасть внутрь и лишь расхохоталось, и вскоре к нему прибавился другой, более знакомый смех, в котором я узнал Ганса. Бросив взгляд в окно, я увидел его отрубленную голову, парящую над землёй и смотрящую прямо на меня, после чего оба моих мучителя прекратили насмехаться и принялись кричать непонятные мантры на своём демоническом языке, стуча во все стены, потолок и окна, сводя меня с ума.

Паника достигала наивысшей точки, в ушах звучал леденящий душу хохот этих демонов, перемешанный с не менее ужасными мантрами, в голове всплывали образы их властелина, что прожигал меня взглядом своего единственного глаза, сидя на кровавом троне посреди тёмной пустоши, заполненной стонами тысяч измученных людей, и я не выдержал, потеряв сознание.

Очнулся уже под утро от бьющих в глаза сквозь белую мглу солнечных лучей, лёжа на полу и сжимая до боли в руках свой карабин. Утренний свет прибавлял храбрости, и я, помня ночное происшествие, с оружием подошёл к окну и осторожно оглянулся: всё было чисто, даже никаких следов. Впрочем, конечно, их запросто могло замести за ночь, но хотелось верить, что всё произошедшее было лишь больной фантазией моего травмированного войной мозга.
Оставаться здесь, пережидая непогоду, было бессмысленно, — неизвестно сколько ещё будет всё это продолжаться, к тому же, у меня с собой не было ни еды, ни воды, и если с последним можно было что-то сделать, учитывая сколько вокруг снега, то пищу искать было негде. Поэтому, накинув свою уже высохшую куртку, надев рюкзак и повесив на плечо карабин, я вышел на улицу и решительно двинулся вперёд. Дороги, конечно, я не знал, и, по сути, брёл лишь надеясь на удачу, но и выбора-то иного, по сути, не было.

Идти пришлось долго, даже очень. Силы подходили к концу, конечности сводило от ледяной хватки русской зимы, и всё это усугублялось тем, что от голода желудок, судя по ощущениям, начал переваривать сам себя. Я немного жалел, что покинул тёплое место, где можно было отдохнуть, но знал, что не мог поступить иначе, да и, в принципе, какая разница, где умирать?

Однако мне в очередной раз улыбнулась удача. Кажется, ей уже вошло в привычку спасать меня, заблудившегося по собственной вине в ледяной пустыне, дурака. Неподалёку я разглядел очертания огромного строения, находящегося на небольшом холме, оно было похоже на заброшенный завод, вот только что он делал в такой глуши – неясно.
Утопая в растущих с каждой секундой сугробах, я бросился к постройке так, словно она могла от меня убежать, и вскоре оказался у входа, — огромных, распахнутых настежь, ворот. Заскочив в тёмное помещение, я огляделся: это действительно оказался завод, причём, по всей видимости, уничтоженный бомбардировками: в крыше то тут, то там зияли крупные пробоины, а станки и прочие приспособления были сломаны и разворочены. Внутри здания гулял ветер, неся с собой леденящий холод, но, несмотря на это, здесь всё равно было в разы теплее, чем на улице, поэтому я решил на сегодня окончить путь в этом месте, и занялся подготовкой лагеря: набрав деревянных брусков, коих вокруг было очень много, — по всей видимости, раньше завод был столярным, я развёл в наиболее удалённом от брешей в стенах и потолке углу большой костёр, рядом с которым оставил сушиться свою верхнюю одежду. Котелка у меня не было, поэтому, плотно набив в свою каску снега, я подвесил её над огнём, чтобы получить хоть немного воды, однако всё ещё оставалась проблема с провиантом, ведь вокруг не было вообще ничего съестного, поэтому пришлось устроиться у костра с пустым желудком.

На улице смеркалось, и за считанные часы наступила полная тьма. Потихоньку подступал страх, когда я невольно вспоминал то, что творилось прошлой ночью, но я изо всех сил надеялся, что это не повторится и старался забыть об этом.

Голод… он пожирал меня изнутри, желудок он будто кромсал ножом, и от этой боли было невозможно усидеть на месте, поэтому, поднявшись, я принялся ходить вокруг костра взад-вперёд, грызя ногти на трясущихся руках. Раньше у меня никогда не было такой отвратительной привычки, но теперь, когда нервы на пределе, это казалось единственным способом успокоиться.

Сначала, сам того не замечая, я переключился с ногтей на пальцы, затем дальше, опомнился лишь когда до крови прокусил себе запястье, и лишь боль вновь отрезвила меня. «Какого чёрта я творю?!» — с ужасом от своих действий осознал я, убрав подальше руки и глядя на свежую рану. Алая кровь небольшой струйкой медленно вытекала из мягкой, светлой плоти, и я невольно облизнулся. «Кажется, я совсем уже рехнулся», — проскользнула в голове мысль.
Вдруг я услышал писк. Обычный мышиный писк. Мыши… здесь были эти маленькие, лохматые мясные тушки. От одной лишь мысли о том, чтобы ловить и есть этих переносчиков заразы начинало тошнить, но иного выбора у меня не было, — либо я съем себя, либо их, иначе только смерть. Карабин не подходил для охоты на этих маленьких созданий, поэтому, вооружившись всё той же несменной сапёрной лопаткой, я направился на звук.

Из темноты на меня с любопытством глядели десятки любопытных глаз-бусинок. Я, словно хищник, медленно подкрадывался к ничего не подозревающим зверькам со своим орудием в руке, и, когда оказался достаточно близко, использовал всю свою силу и ловкость. Промах, снова промах, — проворные мыши оказались куда норовистее, чем я думал, и начали быстро разбегаться. «Всё, пропала еда», — подумал я, и в этот момент совершенно случайным движением вонзил лезвие в одну из убегавших мышей, что просто оказалась не в то время не в том месте. Из серого тельца хлынула тёплая кровь и я, жадно облизнувшись, побежал к костру со своим трофеем, едва удерживаясь, чтобы не съесть её сырой, однако в удовольствии насладиться парой дразнящих аппетит капель крови отказать я себе не смог.

Жёсткого, пресного и не самого вкусного мяса оказалось довольно мало, и полностью насытиться не удалось, но всё равно так стало чуть легче, чем было до этого. Доев, я на всякий случай очистил с помощью снега лопатку и, устроившись рядом с костром, закрыл глаза, надеясь поспать. Сон долго не шёл, — мешали его наступлению обрывочные образы происходившего ранее, но, собрав волю в кулак, я постарался подавить эти мысли, и, спустя примерно час борьбы, смог уснуть.

Несмотря на все опасения, мне не привиделось вновь то демоническое царство, но сон всё же был беспокойным и продлился недолго. Поначалу я не мог понять, почему именно проснулся, а затем осознал, — во тьме заброшенного завода были слышны шаги, причём звучали они похоже на цоканье лошадиных копыт. И я уже догадывался, кому они принадлежат.

Ледяной ветер ворвался в помещение, пронесясь вихрем по всем углам и мощным порывом обдав меня с ног до головы, отчего и так постепенно затухавший костёр за моей спиной мгновенно погас, оставив меня, замёрзшего и напуганного, во тьме один на один с тем, кто пришёл по мою душу.

Холодный, липкий страх постепенно закрадывался в душу, но я решил действовать решительно: подвесив лопатку на пояс, взял руки карабин и медленно отправился к источнику звука. Мои шаги смешивались с цоканьем копыт, раздаваясь гулким эхом, и уносясь с ветром вдаль, сердце словно замерло в ожидании, со лба капал холодный пот, руки начинали немного дрожать.

- Фриц… — услышал я знакомый женский голос из тьмы впереди меня. За четыре года, что нахожусь на вечно непрекращающейся экспансионной мясорубке, начиная с Польши, и заканчивая Советским Союзом, я уже почти позабыл его, и потому не сразу вспомнил, кому он принадлежит.

- Ты забыл меня? Забыл свою семью, Фриц? – я всё ещё не видел, кто находится передо мной, но голос, манера речи, и даже едва уловимый баварский акцент, всё указывало на то, что это Грета, моя жена. «И ведь я действительно о ней совершенно забыл, находясь на этой войне. Но, чёрт, как она могла бы здесь оказаться? Должно быть, это всё сон, наверное, я всё ещё сплю», — такое объяснение мне казалось слишком натянутым, ведь всё вокруг было слишком реалистичным, но как было иначе это оправдать?

Наверное, я должен быть рад тому, что происходит, ведь, несмотря на всю странность происходящего, я больше не один, но меня это наоборот пугало. Ведь этого не могло быть взаправду, должно быть, я просто сошёл с ума…
- Ты бросил меня, Фриц. Отправился за боевой славой, оставил меня одну на растерзание своим врагам. И ты поплатишься за свой поступок. За все свои поступки, — подчеркнула она, и в памяти у меня всплыла картина с множеством убитых мной солдат.

Опустив карабин, я вытащил зажигалку и чиркнул, получив огонь, после чего, освещая себе путь, направился вперёд, — я был обязан докопаться до правды.

Тусклый свет выхватил из застилающей взор тьмы очертания Греты. «Это определённо она!» — понял я, взглянув лишь раз и только было сделал ещё один шаг навстречу, как порыв ветра колыхнул пламя, раздув его небольшой оранжево-красный язык, что помогло лучше рассмотреть свою жену.

Кровь застыла у меня в жилах, сердце забилось быстрее, чем когда-либо, а из моего горла невольно вырвался сдавленный крик. Из-под длинной белой ночной рубашки Греты были видны копыта, её голову венчал уже знакомый бычий череп, а на животе была видна огромная кровавая рана. Увидев мою реакцию, она рассмеялась, и этот смех из нежного и заливистого перерастал в знакомый бас, а сама моя жена буквально на глазах увеличивалась в размерах и обрастала шерстью, хрупкие, тонкие руки превратились в медвежьи лапы, а тело – в могучее исполинское туловище чудища. Сквозь смех оно принялось кричать слова на своём демоническом языке, снова и снова возвращая моё сознание в тёмную, кровавую пустошь с бесконечными страданиями.

Меня будто парализовало, я не мог даже заставить себя поднять оружие, а демон, меж тем, медленно, наслаждаясь каждой секундой моих страданий, шагал ко мне. Каждый стук копыт отдавался эхом и заставлял моё сердце замирать, после чего постепенно растворялся в речах чудища, постепенно превращающихся в шёпот.

Отчаяние постепенно охватывало меня, и чем ближе был ко мне демон, тем больше я понимал тщетность своего сопротивления. «Зачем я блуждаю по этой ледяной пустоши, в голоде и холоде, если всё равно здесь нет никого живого кроме меня?». Я склонил голову, и чудище, подойдя ближе, протянуло ко мне свои когтистые лапы. Из окровавленной пасти смердило тухлятиной и тянуло могильным холодом, который, несмотря на свою ледяную хватку, успокаивал и медленно усыплял. Постепенно начал пропадать страх, и в один момент мне даже показалось, что, быть может, моя судьба не так плоха.

Веки мои почти сомкнулись, и в последнюю секунду я осознал, что ждёт меня, если попаду в лапы демона. Я вспомнил тот кошмарный трон из расчленённых людей, вспомнил те деревья и шпили, на которых мучились люди и понял, что это… это хуже всего. Окончательно опомнившись, я в ужасе сорвался с места и помчался прочь, по пути прихватив свою куртку и выбежав на улицу.

Холодный ветер ударил в лицо, морозный воздух пробрался в лёгкие, заставив меня откашливаться, и я, прикрыв лицо рукавом, начал продираться сквозь глубокие сугробы, буквально утопая в них. Чудище осталось позади, на заброшенном заводе, но ветер время от времени доносил до моих ушей обрывки его фраз и леденящего кровь смеха.
Каждый новый шаг давался с трудом, силы быстро иссякали, а конечности – коченели, метель ехидно заметала мне путь и пыталась похоронить под слоем снега, сопровождая всё это громким свистом.

Когда сил брести по сугробам не осталось, я рухнул на мягкий снег. Больше не было холодно или страшно, все чувства словно исчезли, ощущения напоминали те, что были на заводе, но теперь сил сопротивляться этому у меня не было, сомкнув веки, я начал медленно терять сознание под свист ветра. На плечо опустилась знакомая когтистая лапа, в нос ударил запах тухлого мяса и свежей, могильной земли, а в ушах послышался тихий, спокойный шёпот. Я знал, что меня ждёт, но ничего не мог сделать, и очень быстро чёрная пелена поглотила мой разум.

Тьма… снова она была повсюду. Я оказался в знакомом мне месте, — в царстве беспросветного ужаса и мучений, и, сев на землю, схватился за голову, — «Неужели это конец? Теперь я останусь здесь навсегда?» В это не хотелось верить до последнего, но нельзя было сделать с этим ничего, и отчаянье быстро охватило меня.

- Я же говорил, тебе от меня не сбежать! Теперь ты понесёшь заслуженное наказание! – с чёрного, пустого и бесконечно глубокого неба послышался громовой бас короля здешних мест, восседающего на своём троне в той кровавой пещере.
В этот момент из темноты возникли фигуры трёх демонов, что стремительно приближались ко мне со всех сторон, держа в могучих, когтистых лапах самодельные косы из человеческих костей. В ужасе упав на колени, я вслух начал читать все молитвы, которые только знал, на что чудища лишь расхохотались, продолжив подходить как ни в чём не бывало. Спустя минуту они уже окружили меня и одновременно замахнулись своим оружием, и в этот момент я почувствовал нестерпимый холод. Но он исходил не от демонов, то был естественный, даже в каком-то смысле родной холод. И в этот момент я пришёл в себя, лёжа на снегу.

- Товарищ лейтенант, он живой! – послышалась русская речь от закутанного в ватник и ушанку, и склонившегося надо мной советского солдата. Несмотря на мою очевидную беспомощность, он на всякий случай не сводил с меня прицел своей СВТ-40.

- Веди к снегоходу, отвезём его в штаб, а там сдадим командованию, авось и медальку за него выдадут! Только быстрее, а то не нравится мне это место… — лейтенант, безуспешно пытаясь закурить, поёжился, причём по нему было видно, что явно не только из-за мороза. Было видно, что страх был неестественным, каким-то неведомым образом его мозг, как и мой, чуял затаившихся рядом демонов и проявлял самую понятную для такого случая реакцию
Схватив под руку и подняв из сугроба, солдат повёл меня к спасительному транспорту. По пути ветер доносил до ушей далёкие, раздающиеся из уст демона, оставшегося вдали, злобные проклятия, но для меня всё это было уже неважно, ведь теперь… теперь всё позади.

Далее последовали долгие дни плена, поражение в войне, трибунал и возвращение на родину. Я долго не мог вернуться к обычной жизни: во-первых, мой дом в ГДР был давно разрушен и покинут, во-вторых, Грета, единственный мой близкий человек, погибла в тот же год, как я попал в плен, от рваной раны на животе, оставленной осколком авиабомбы, и в-третьих, что самое главное, меня мучило прошлое, я понимал, что теперь уже не тот человек, каким был прежде. Но время шло, и спустя пару десятков лет всё нормализовалось, по крайней мере, я так считал, пока мне вновь не приснился сон, где я оказался в уже знакомых тёмных пустынных землях, наполненных страданиями и ужасом. Прямо напротив меня был кровавый трон с повелителем демонов. Прожигая меня взглядом своего единственного глаза, он хохотал, после чего небеса сотряслись его басом: «Я оставил на тебе метку, смертный, и ты никогда не уйдёшь от меня!»
Теперь, стоя на балконе с горящим от жара левым предплечьем с сигаретой в зубах и наслаждаясь красотой ночного Берлина, я не могу перестать размышлять об этом. Когда эта история начала забываться, я счёл всех демонов плодом своего травмированного мозга, но теперь не могу быть в этом уверенным. Что если те чудища и их холодный, тёмный мир – правда, и я их пробудил?

Словно ответом на мой вопрос, ветер, внезапно ставший ледяным, словно отголосок той самой метели, обдав меня с ног до головы своим дыханием, донёс до ушей обрывок демонической мантры, произнесённой давно забытым голосом, а во тьме мелькнул знакомый рогатый силуэт. Впрочем, так ли это на самом деле? Я уже не в силах отличить реальность от порождений своего больного мозга, — если, конечно, они вообще имели место быть.
Но всё же, если это правда, я обязан вернуться туда, где всё началось, и закончить эту историю. Найду ли я способ избавиться от этих демонов, доберутся ли они до меня и я понесу заслуженное наказание за всё, что сделал, или же просто-напросто замёрзну насмерть в ледяных пустошах, не найдя и не узнав ничего? Не знаю. Но иного выбора нет.