«Я буду дрaться с вaми всeми» – фрaзa, брoшeннaя лeгeндaрным Брюсoм Ли, дoлгo будeт будoрaжить вooбрaжeниe двoрoвыx мальчишек. Кто не мечтал в одиночку расправиться с дюжиной негодников? А если ещё при очаровательных свидетельницах… Уж и не знаю почему, но чем сильнее было моё желание снискать славу непревзойдённого бойца, тем чаще жизнь ставила меня на место. На чьё место, вы спросите? Вот именно! На место одного из этих самых негодников.

«Дворовые паспорта» или прозвища, без которых и на улицу то было стыдно выйти, остались на расстоянии пятнадцати лет. Вы можете возразить, мол, в среде школьников и студентов всё ещё клеят друг другу ярлычки. Однако, всё это не то. Нежно-ласкательные псевдонимы, созданные на основе фамилии или внешности, осыпаются с их носителей сразу же после выпускного вечера. Уличное же «погоняло» даётся на всю жизнь, и его нужно заслужить. К слову, про мою семью, соседи даже сейчас за глаза говорят: «Это жена и ребёнок Комиссара».

А тогда, второе имя для его владельца было таким же атрибутом чести и достоинства, как перечисление имений и замков в титулах средневекового феодала. Но, в отличие от напыщенных предшественников, все мы: Комиссары, Метели, Клыки и Абреки, приходили домой и снова становились политкорректными Серёжами, Аликами и Колями, стараясь не светить перед предками синяками и сбитыми кулаками. И всё же, мифы о падении с лестницы любимого отпрыска, время от времени развенчивались сообщениями из милиции.

И тогда массовая драка в районе площади Ленина обрастала в глазах родителей героическими и волнительными подробностями. Каждому благородному драчуну в таких случаях удавалось подать себя в выгодном свете и, глядя на пурпурный фонарь под глазом сына, редкий отец не говаривал про себя: «Бестолочь, но, по крайней мере, не трус». В каждой бойцовской душе хранится страшная тайна, с годами превратившаяся в непомерный груз. Этот груз нужно пронести через всю жизнь до самой могилы, дабы никто не усомнился в репутации дворового бойца.

Один единственный случай, который может прорваться наружу лишь горьким вздохом: «Тот парень. Как он всех нас отмудохал!». И снова я начинаю галлюцинировать. Выпивать рядом с лифтовкой, у входа на чердак, приятно по двум причинам: я люблю животных и свободу. Наверное, поэтому на верхнем, нежилом этаже любой многоэтажки пахнет кошками и мочой. Вика сегодня в центре внимания. На ступеньках недопитая литровка самогона, но грустить по этому поводу рано. Нас пятеро, не считая, девушки, а значит – по рублю и возьмём ещё литр.
— Только вы там долго не ходите. — это Грузин больше для Вики сказал. Нравится она ему.

Вика и Саша Рыжий с пустой бутылкой скрываются в проёме лифта. Нам остаётся только ждать. Саша вернулся без самогона и Вики. Там какой-то крендель к ней пристаёт. Задействовать все ударные силы посчитали преждевременным. Поэтому разрулить ситуацию с «кренделем» вызвались Саша, Витя и Лозик. Десять минут спустя на площадку ввалился запыхавшийся Витёк:
— Вика убежала, а он (пресловутый «крендель», далее следует быстрый текст) — тараторя сказал Витя да прятал взгляд и гундосил как мультяшный слон. — Завафлит его, если я сейчас не приведу Вику. А где же Лозик?
А Лозик висел на заборе, хлюпая разбитым носом и трусил головой приходя в себя:
— Сашку за угол повели, — С нечеловеческой улыбкой выдавил висящий мордобоец. — и как после этого с ним общаться?

Даже не выясняя, с кем Лозик собирался общаться с Сашей или его обидчиком, я в свете последних событий предпочёл держаться подальше как от первого, так и от второго. Но вслух процедил совершенно другое:
— Попадись мне только на глаза эта сволочь…
А «сволочь» попалась. Двухметровый «лось» вынырнул из темноты неожиданно и фатально для себя же самого. Кто ж тогда знал что он такой здоровый?
— Всё нормально? — Грузин толкнул в грудь оторопевшего парня, тот попытался устоять на ногах, ухватил Грузина за ворот футболки и в падении с треском разорвал её. Голый до пояса Грузин оседлал парня и замутузил кулаками стараясь попасть по лицу. То же самое старались сделать и мы только с разных позиций и ногами. Мне на мгновение открылась левая рука «лося» и я её пнул.

Это только в пословице вшестером хорошо и батьку бить. Может для белорусов идиома и справедлива (по хлебалу даже слепой не промажет), но вот на практике другой коленкор выходит.
— Дайте я его с ноги! — Лозик отбежал в сторону и принял высокий старт.
Никто особо не отреагировал, работы много. Лозик разбежался и вставил ногу в самую гущу мелькающих конечностей. Из гущи выпал Грузин.
«Эпизод был переломным в ходе битвы и в корне изменил исход войны» — сказали бы военные историки.
— Пажажди, братэла, ты мне все жубы выбил. — Отползал в сторону Грузин.
«Лось», развернувшись во весь свой двухметровый рост всё метил подфутболить голову Грузина. Дубасил он нас не долго. Когда я оторвал голову от асфальта, рядом валялись мои друзья. В глубине двора всё ещё маячила тень «лося» и его возвращение не на шутку всех беспокоило.
— Куда он пошёл? Куда он пошёл? — Как эхо отбивалось от стен «девятины».
— За большой железной палкой. — Простонал кто-то, ища второй кроссовок.
— Хорошо хоть не кожаной. — И темнота в глазах стала гуще.

Мы окружили бездыханное тело. Дело набирало оборот в виде лишения свободы. Смотря сверху вниз, в падике повисла гнетущая тишина. Всем без слов стало ясно, что дело запахло жаренным.
— Неси пакеты и молоток. А ещё пилу можно, напильник там. — Задумчиво потирал подбородок один из нас. — Только не в контейнеры у дома.
Надо избавляться — выхода нет. Лося будут спрашивать, но наперёд продумать сложно. Нужно было затащить к кому-нибудь на хату и распилить на куски этого детину, расфасовать по пакетам и скинуть с моста в реку. Было бы лучше всего, а в мусорник — рисково. Саша принялся за дело, придерживая приступы рвоты. Мы продумывали план действий на кухне, которая была с напёрсток, едва помещаясь. Как истинные деятели Готэма, наш разговор был прерван чьим-то вскриком. Остановившись в потоке приглушённых рассуждений, стоя в пол оборота, один из нас глянул назад, видя лишь пустую прихожую. На пару секунд в хате одного из корешей стало тихо, аж в воздухе частицы были заряжены неистовым напряжением, кое невозможно было не уловить. Пройдя вглубь коридора, мы подходили к комнате, дверь которой была как всегда не заперта. Сашка отпрянул от трупа, тяжело дыша. Глаза по пять рублей, взгляд ошарашенный, неистовый испуг озарил его лицо. В полном замешательстве переводим взгляд с испуганного парня на труп коренастого, как вдруг до наших ушей доносится хриплое и едва слышное:
— Пииииить… — Вытянув дрожащую руку, неравномерные струйки крови протекали вдоль и поперёк, а до ушей чётко доходил звук капель, такой размеренный, с периодичностью, через паузы. Кап-кап. Под рукой капля за каплей, после чего стекает небольшим ручейком алая струйка, становясь плотнее и, начинает литься, как ручеёк в туалетной воронке, когда нажимаешь на кнопку смыва. Подняв взгляд, мертвец держал руку на весу, глаза закатились, он и так полуживой. Онемев от шока, никто не мог выдавить из себя и звука.
— Ожыл! Ожыл! — Завопил Грузин нечеловеческим голосом и отскочил назад, взмахнув руками.
И тут до меня дошло, что всё это время он был жив, находясь в отключке. Избили мы его знатно, но не настолько, чтобы откинуть копыта и отправиться на тот прекрасный белёсый свет.
«М-да. — Подумал я. — Пакетов понадобится дофига».