Эту истoрию мнe eщe бaбушкa рaсскaзывaлa. Мнoгo чeгo oнa мнe успeлa рaсскaзaть зa тe дeсять лет, что я жил у нее. Помню, как еще мальчишкой приходил я поздним вечером домой, набегавшийся по деревенским просторам и садился ужинать за стол, на который бабушка уже клала кучу своей стряпни. Никогда не забуду того вкуса бабкиных блинов с пылу-жару. Ммм… Но сначала щавелевая похлебка. Я брал в руки ложку и старался поскорее съесть суп, чтобы быстрее приступить к блинам.
- Бабушка, — говорил я, размешивая в супе сметану, — а расскажи что-нибудь.
- Что ж тебе рассказать? — спрашивала бабушка, не отрывая глаз от вышивания.
- Ну сказку какую-нибудь.
- Ну ладно, что-нибудь да расскажу. — говорила она, все еще не отводя взгляд от работы, — Жили-были дед с бабкой. И была у них…
- Ну ба-а, — ныл я, но в душе радовался, потому что знал, что это лишь призказка к очередной интересной истории, — давай другую, эта скучная.
- Какую ж другую? — спрашивала бабка, откладывая пяльце в сторону, что было очень хорошим признаком.
- Какую-нибудь страшную, — задорно говорил я, — такую, что б волосы дыбом вставали.
- Страшную? — смеялась бабушка, садясь напротив меня за стол, — Ну ладно, озорник, слушай внимательно, да хлеб кушай, вон с похлебкой. Сейчас расскажу… Это даже не сказка, это быль, вот как! На самом деле было.

Я в это время нетерпеливо ерзал на скамье в ожидании интересного сюжета.
- Готов? Ну слушай. Видел когда-нибудь за рекой, на том берегу, если к березняку ближе свернуть, дома обугленные стоят?
- Видел.
- Ну так вот. На том месте раньше деревня была. Только вот сгорела она, не помню уж от чего: то ли в лесу пожар случился, то ли мужик какой-то местный с похмелья свой дом поджег, а от него остальные загорелись — не помню. Да только помню я, что ребята с той деревни, как и мы на реку купаться ходили. Мы молодые тогда были, нравилось нам в воде свежей плескаться. Еще мостик на том месте был (щас-то сломали), мы по нему друг к другу в гости ходили — на противоположные берега, значит. Ребята, помниться, еще рыбу с того моста ловили, а мы с девками на берегу сидели, венки плели из цветов, что рядом с рекой росли. А по вечерам, я помню, мы на берегу костер жгли. Сидели возле него, грелись, да байки травили, прям как щас мы с тобой. Ну еще рассказывали про то, что у кого на берегу делается, да и вообще что в мире твориться. И «достопримечательностями» нашими хвастались, мол, какие чудеса у кого на берегу есть. И один парнишка с того берега вот что рассказывал: «У нас рядом с березняком, — говорит, — поляна есть одуванчиковая. Большая такая, главное, почти как поле. Иногда летними деньками идешь мимо нее, смотришь, а она прям вся желтая. Да только непростая та полянка: все кто на нее хоть одной ногой ступал, больше с нее не возвращались. Говорят, на нее проклятье древнее наложено. А еще говорят, что если ровно в полночь на ту полянку посмотреть, то можно увидеть, как там костер горит, а вокруг него лесные черти пляшут».

- Ого! — изумился я, — Он что, сам этих чертей видел?
- Ты дальше слушай, — говорила бабушка.

Алешка наш тогда и говорил:
- Хватит, Серега, чушь молоть. По домам уж надо.
- И не чушь это вовсе! — говорит Серега, — Сходите сами и посмотрите. Там и вправду ночью что-то горит, я из окна видел, хоть и далеко было. Только на поляну не ступайте, издалека посмотрите.
- Вот завтра и посмотрим на этих чертей твоих! — говорит Алешка.
И на завтрашнюю ночь мы с ребятами с нашего берега пошли на другой берег. Алешка, Петька и мы с Люськой да Машкой. Ребята впереди бодро шли, мы с девками боялись — сзади них шлепали.
- Ну где вы там, трусихи?! — нам еще Петька кричал, — Что, чертей испугались что ли?
А Алешка на нас из-за куста как выпрыгнет! Ух и визгу тогда нашего было.
И вот, подошли к самой поляне. Парни прямо возле нее сели, а мы с Машкой и Люськой подальше за березками встали, издалека смотрим. Все сидят, выжидают чего-то.
Поляна в лунном свете. Тишина кругом такая, что и передать нельзя. Только иногда ветерок подует, листочками берез пошуршит. Я стою с одной ноги на другую переминаюсь, ночи-то у нас холодные, а я босая.
Прождали мы полчаса, не более, Алешка и говорит:
- Все, — говорит, — надоело ждать, пойдем на другой конец поляны. Сходим, посмотрим, может там на другом конце эти черти лесные скачут.
- Ты что, — кричим мы с девками, — совсем из ума выжил?! Серега же говорил, что хоть одной ногой ступишь — все! Поминай, как звали.
Этот только отмахнулся.
- Алеш, ну правда, не ходи, — говорит Петька, — а вдруг правда проклятье. Или это не поляна никакая, а болото, вот в нем все и гибнут.
- Ну ты-то, Петька! — говорит Алешка, — ладно эти, но ты… Ладно, вы как хотите, а я пойду. А вы тут сидите, трусы!
И пошел. Мы ему покричали еще, но он не слушал, конечно. Словно одержимый к этой поляне шел. Шел, шел, уже почти до середины добрался, как вдруг — раз! В конце полянки, откуда ни возьмись, костер. А вокруг него темные фигуры скачут. Пляшут, кувыркаются, а вокруг такой гул стоит, словно поросячий визг.

- Они что, прям из воздуха появились?! — спрашиваю.
- Вот не знаю, — говорит бабушка, — но сама видела, честно говорю, не было, не было костра и вдруг появился.
- Черти лесные? — испуганно спросил я.
- Они самые, — сказала бабушка таким тихим голосом, что мне стало еще больше не по себе.

Рванули мы оттуда со страшной силой. Кто куда бежал — не знаю. Сломя головы все врассыпную бросились — больше в тот день и не виделись.
Я долго бежала. Все след старалась запутать: сначала через березняк, потом по дороге, потом еще куда-то, потом опять через березняк… Куда ноги несли, туда и бежала, пока все силы не кончились. Остановилась у чьего-то забора. Стою, отдышаться не могу, сердце так и колотится и пить страсть, как хочется. Огляделась по сторонам: дома кругом незнакомые стоят, где нахожусь, непонятно. Смотрю, в стороне бочка с водой стоит. «Дай, — думаю, — хоть попью». Посмотрела в воде на отражение свое — батюшки мои! — волосы растрепанные, в разные стороны торчат, словно солома, а лицо измазано так, что и не узнать совсем. Ну попила там, умылась, а сама думаю, что мне делать теперь. В поле заночевать, сам понимаешь, опасно. На ночлег попроситься тоже нельзя — прогонят, а то и побить могут. Дурной это знак в той деревне был — простоволосая девка ночью возле твоего дома.

- А чего так, бабушка?
- О, это другая история в этой деревне была!
- Страшная? — улыбнулся я.
- А то! — улыбнулась в ответ бабуля.
- Расскажешь?
- Расскажу, только сначала эту дослушай.

В общем, стала я дорогу искать. Ходила я там, бродила, долго ли, коротко ли — не знаю, но к реке каким-то чудом вышла. Вон и мостик там наш виднеется. Иду я, значит, по мосту и вниз на воду смотрю и вдруг вижу такое, чего и врагу не пожелаешь. Из воды на меня рожа глазастая смотрит! Сама черная, волосатая, глаза желтые такие, рот улыбается, а в нем сто зубов. Смотрит на меня и лыбится. Пуще прежнего я оттуда побежала. Как сил хватило, не знаю, видать, от страха и не так бегать научишься. Прибежала прямиком до дома, все двери, на все замки-засовы закрыла, все окна занавесила, а сама — шмыг под одеяло и молчок. Спать в ту ночь так и не смогла.

- Б-бабушка, а с остальными ребятами-то что было?
- На утро пошла искать их. Узнать, все ли в порядке, живы ли, не случилось ли по дороге чего. Петьку с Люськой прям у калитки своей встретила, они меня тоже проведать решили. Ну и Машку мы потом отыскали втроем.
А вот Алеша домой так и не пришел. Искали его в тот день всей деревней, да не отыскали. Но только вот через месяц нашли его в реке под мостом. Мертвого да с одуванчиковым венком на голове. Вот такая вот история.
- Страшно, — поежился я.
- Ну ты ж хотел страшную,- ласково улыбнулась бабушка и погладила меня по голове. — А знаешь, что самое в той истории интересное?
- Что?
- А то, что Алешку нашли на том самом месте, откуда на меня тогда рожа смотрела. Во как!