«Нeужeли этo дeйствитeльнo прoизoшлo?» — с этoй мыслью я, нeмнoгo xрoмaя, брёл пo рaзбитoму aсфaльту вдoль руин, oстaвшиxся oт сoтeн домов, и то и дело оглядывался по сторонам. Ветер, что нёс на себе мусор вперемешку со жжёной радиоактивной пылью, то и дело закручивался на месте небольшим вихрем, словно он, как и я, сбился с пути на оставшихся после ядерного удара безжизненных пустошах

Каждый новый вдох давался сложнее предыдущего, тяжёлый воздух просачивался в лёгкие и с адской болью буквально жёг их изнутри, несмотря на надетый противогаз с фильтром, а видимость сильно ограничивалась из-за запотевших и покрытых въевшейся копотью линз и густого ядерного пепла, не успевшего осесть, из-за чего я не мог понять, сколько ещё мне предстоит идти

Но даже так я видел во всех деталях последствия ядерной войны, и, глядя на руины, то и дело вспоминал, как ещё совсем недавно, до войны, здесь кипела жизнь не только моя, а ещё и десятков тысяч других людей, и теперь не мог придти в себя от осознания того, что всё это оборвалось, словно натянутая струна старой гитары, и жизнь больше никогда не будет прежней.

Чем дольше я вглядывался в то, что осталось от когда-то родных и знакомых улиц, тем сильнее меня охватывало чувство потерянности и безысходности от того, что всё это потеряно. Больше никогда я не прогуляюсь с девушкой по парку, от которого сейчас остались лишь поваленные сгоревшие стволы деревьев, больше никогда не вернусь в родной двор, где вырос, никогда, в конце концов, просто не смогу прогуляться летним днём по оживлённым улочкам…
Было горько вспоминать свою прошлую жизнь, и я, с трудом отвернувшись и зажмурившись, перевёл дух и, стараясь больше не смотреть по сторонам, продолжил двигаться дальше

Сил оставалось с каждым шагом всё меньше, и я, почти не чувствуя ног, едва их переставлял, и вдобавок к этому давала о себе знать сводящая меня с ума жажда. Я потянулся к своей фляге и слегка потряс её. «Зараза!», — мысленно выругался я, поняв, что в ней не осталось ни капли влаги. Да и, в принципе, даже если бы была – снимать противогаз и пить из фляги недалеко от места взрыва смертельно опасно. Более того, даже просто находиться тут было не безопаснее, и если бы мой счётчик Гейгера не вышел из строя при взрыве, наверняка непрекращающийся треск сопровождал бы меня весь путь

На окраине дороги то тут, то там мой взгляд цеплялся за лужи, полные чёрной воды. Поначалу я старался на них не обращать внимания, но с каждой секундой нарастало желание сорвать с себя противогаз и испить из них, или, хотя бы просто набрать её во флягу, а сильный зной и тёплый, почти горячий ветер лишь усиливали это желание, но я знал: стоит из них сделать хоть один глоток, и это приведёт к ещё более долгой и мучительной смерти, чем от обезвоживания, и лишь осознание этого факта меня останавливало

Но стоило лишь на секунду забыть о жажде, как ногу пронзала острая боль – давала знать о себе рана от осколка, которую я старательно замотал несколькими слоями бинтов в надежде, что сквозь них не пройдёт радиоактивная пыль. Боль то стихала, то усиливалась, заставляя меня сжимать зубы и постепенно сходить от неё с ума. Дрожащей рукой я то и дело тянулся к аптечке на поясе, чтобы достать оттуда последнюю дозу обезболивающего, но и тут мне приходилось говорить себе «нет», ведь боль в дальнейшем будет только усиливаться и лучше будет её облегчить, когда она станет совсем невыносимой

Ковыляя по дороге, я осматривался: вокруг не было ни единой живой души. Обугленные, искалеченные тела людей лежали десятками, а то и сотнями, и ни одного живого создания за всё время моего пути не появлялось. Внутри меня пробегал холодок, и одна мысль не давала покоя: «А что если я остался совсем один?».
Я боялся. Впервые за всё то время, пока длилась война, я по-настоящему боялся. Меня давно перестала пугать смерть, чья коса постоянно была занесена надо мной в ожидании удара, но царящая вокруг тишина давила, а одиночество… оно вгоняло в панику, заставляло сердце биться быстрее, хотелось кричать, лишь бы не слышать этой тишины
Вокруг не было не то что ни единого человека, не было и некогда вездесущих крыс или даже чёртовых тараканов, которые должны были пережить произошедший ядерный взрыв, были лишь гниющие, похороненные под радиоактивным пеплом трупы

Чем дальше я уходил от разрушенного города, тем проще становилось дышать и менее плотной была пылевая завеса, и, наконец, спустя ещё примерно полчаса ходьбы, она пропала почти совсем, но я продолжал двигаться вперёд. «Зачем я продолжаю идти? Что делать дальше?» — в моей голове крутилось множество таких и подобных им вопросов, но, несмотря на это, я, словно робот, у которого есть лишь одна программа, продолжал следовать ей и двигался дальше.
Пейзаж постепенно менялся: вместо разрушенных построек появлялись выжженные поля и поваленные деревья, а вместо заполненных чёрной водой луж и кратеров были иссохшие ручьи и реки с мёртвыми рыбами на поверхности.

Наконец, выбившись из сил, я рухнул на колени, после чего сразу стянул с себя противогаз и откинул его в сторону, вдохнув полной грудью зловонный знойный воздух. Я схватился за голову и хотел, наконец, издать крик, но из моего иссушённого горла раздался лишь слабый хрип. Было очевидно: между проделанным и предстоящим путями не было никакой разницы. Затянутая в небе огромным, почти непроницаемым тёмным облаком мёртвая, постъядерная пустошь, и ничего более. Ни одного живого человека или хотя бы животного, одни лишь трупы, и среди всего этого я – человек, который ещё совсем недавно считал, будто воюет за правое дело, а теперь расплачивающийся за свои ошибки.
«Правое дело…» — с ненавистью подумал я. Все красивые речи, с которыми нас отправляли в бой, все обещания о лучшем мире после войны – всё это оказалось полной чушью. Вот он, мир после войны: огромная вымершая пустыня. Столько бессмысленных смертей… зачем всё это было?

Я всё ещё не верил, что всё это произошло на самом деле, я был готов отдать что угодно, лишь бы это оказалось просто страшным сном, но нет, окружающая действительность была явью. И почему я не погиб со всеми в огне ядерной войны? Почему я выжил и остался один, а все мои друзья обратились в горстку радиоактивного пепла?
Снова в мою голову начали лезть воспоминания о прошлой жизни. Детство, юность, планы на будущее… всё это отправилось в могилу вместе с тем привычным миром. А в нынешнем мёртвом, безмолвном мире я словно был чем-то чужим.

Свист ветра в ушах звучал как злорадный смех Сатаны, и в моей голове наконец появилась мысль: «Быть может, стоит уйти отсюда, уйти туда, куда отправился прошлый мир?».
Моя рука словно машинально потянулась к поясу, где, расстегнув кобуру, достала револьвер, а вторая рука протёрла его грязным рукавом, после чего из подсумка извлекла ровно шесть патронов.

Несмотря на то, что руки мои тряслись, а от боли и бессилия я едва мог ими шевелить, у меня невероятно ловко удавалось загонять патроны в барабан. Первый я загнал без раздумий, на втором возникли сомнения, а после того, как я зарядил третий, в голове внезапно появилась мысль: «А что если я всё же не один? Что, если мир умер не до конца, и где-то осталась хоть небольшая живая его часть?».

Эта мысль заставила задуматься, и я на секунду прервал зарядку оружия, но тут же, словно пытаясь меня переубедить, совсем рядом снова небольшим порывом просвистел ветер, насмехаясь надо мной, а ногу снова пронзила боль, и я, сжав зубы, с трудом стерпел её. «Стоит ли продлевать свои мучения ради этой мимолётной надежды?».

Я продолжал стоять на коленях посреди вымерших обломков старого мира, и не мог решить, какой из вариантов будет лучше для меня: оборвать мучения сразу или затянуть их в тщетной попытке найти для себя уцелевшие части привычной для меня реальности?

Раздумья мои в очередной раз прервала боль, сковавшая тело, отчего я выронил из руки три оставшихся патрона, после чего заглянул в наполовину заряженный барабан револьвера, и всё решил.

«Доверюсь воле судьбы», — заключил я, и, защёлкнув барабан, лёгким движением раскрутил его, после чего с замиранием сердца приставил ствол к виску. Сделав, возможно, последний вдох, я попытался максимально насладиться дыханием, после чего, закрыв глаза, положил палец на спусковой крючок. В голове, словно обрывки киноленты, мелькали все мои воспоминания, не давая решиться на последний шаг. Рука задрожала, в горле встал ком, но, буквально на секунду переборов сомнение, я решился. Ещё один вдох – и все мысли пропали из головы. Ещё один – и мой палец резко надавил на спусковой крючок.