Я прoснулся утрoм oт нeнaвязчивoгo жeлaниe сxoдить в туaлeт. Солнце сегодня ярко светило, казалось, что оно просто не замечает шторы. Подушка вся было измазана слюной. Ночью из-за июльской жары я скинул с себя одеяло. Комната опять дышала покоем и спокойствием. По крайней мере, так казалось мне.

Но то, что меня напрягло — абсолютная тишина. Ничего нигде не гудит, за окном я вижу движение, но звука никакого. Я оглох? Нет… Хлопнув в ладоши, я услышал хлопок. Я слышу только то, что происходит в моей комнате. Вентилятор еле слышно свистит, будильник надрывается птичьей трелью. Всё как всегда.

- Мам? — я прикрикнул, желая услышать её голос. Но опять же молчание. Ладно, возможно, она в наушниках. Я встал и направился к двери. Когда я прошёл через порог, меня как будто дёрнуло током. Резко я подпрыгнул. Ничего не понятно…

У нас в коридоре всегда лежал длинный коричневый ковёр, когда я посмотрел под ноги, ковёр был зелёным, а обои — чёрными. Меня немного это удивило, ибо ещё вчера всё было на месте. Тут-то и послышались все звуки: в углу сидит и играет младший брат. Он подкидывает мячик и с улыбкой смотрит на вас. В клетке сидит канарейка, она свистит громко и красиво. Кстати, напоминает мелодию на будильнике.

Я прошёл по нашему новому ковру и заглянул в зал. Меня снова дёрнуло. Непонятные толчки уже надоедают. Зал тоже слегка изменился. Наш огромный плазменный телевизор превратился в небольшую коробку. Доисторический телик — не самая большая проблема. Вместо наших небольших стульев, стояли огромные мягкие. В них сидел папа и в руках сжимает газету. На газете 1974 год.

- Пап? Ты же не читаешь газет… — я едва слышно окликнул его.
Тот поднял голову, и я заметил под его носом огромные усы. Да нет у него усов!
- Son? — да и английского он не знал. Всю жизнь учил немецкий.

Я выбежал обратно в коридор, меня снова дёрнуло током. Упав, я заметил, что хожу по стеклянной «коробке». Я видел под собой зелёную траву, растения, но стою на стекле! Господи, что происходит?

Я побежал на кухню. Стекло подо мной трещит, я вижу, как мой брат в углу падает вниз. Его обмякшее тело лежит среди этих красочных цветов и трав. Клетка с канарейкой падает на землю, бедная птица кричит как человек! Она выговаривает слова, на корейском, видимо. Летает по клетке. Моя мать падает вниз. Она держится за острые куски стекла. Рук кровоточат, она кричит, грохот, крики…

Я на кухне. Господи. Это обычная кухня. Моя обычная, любимая кухонка. Я открываю холодильник, а он весь в продуктах. У плиты кашеварит мать, которая повернулась ко мне спиной. На голове у неё каштановые кудри, она надела своё белое ночное платье. Брат рядом с мамой, наблюдает, как она искусно готовит блины.

За окном обычная жизнь, на кухне царит спокойствие и запах ванили. На стене висит картина с портретом отца.

- Мам, а где папа? — я стаскиваю со стола блинчик.
Мама мне не отвечает, а я вижу, как на глазах брата выступают слёзы. Она оборачивается, а я вижу длиннейший шов у неё над глазами и шрам на всё лицо.
- Джоши?… — она рыдала и побежала обнимать меня.
Я чувствовал как моё плечо становится влажным от слёз. Братишка тоже напрыгнул на меня с объятиями.
- Мам, что случилось? Мам?
- Джоши, ты не помнишь? Родной мой, Джоши! Ты не помнишь?
- Джо, вы же с папой разбились тогда в аварии пять лет назад…

У меня поседели волосы. Я встал и рванул в коридор. Господи, да я же живой! То, что коридор весь был увешан портретами непонятной блондинки, меня уже не настораживали. Портреты мамы — они были украшены чёрной лентой. Я не верю во всё это. В руках у меня свеча, я ношу чёрный пиджак. Что со мной? Я сплю?

Я бегу в свою комнату. Когда этот кошмар закончится? Господи…

Я вошёл в комнату и остолбенел. Я стою… Прямо на своих похоронах. Но я — не я! Я какой-то бородатый мужчина с топором. Я не выберусь отсюда. Лучший способ проснуться — умереть.

Я ведь проснусь?