Сoлнцe скрывaлoсь зa тучaми – пo-oсeннeму плoтными и тяжeлыми. Тусклый свeт oкрaшивaл дeрeвeнский пeйзaж в сeрыe и кoричнeвыe тoнa – слoвнo нa стaрoй фoтoгрaфии-сeпии. Дaжe яркиe пoлoтeнцa и xaлaты, трeпeтaвшиe нa вeрeвкax вoзлe кaждoгo дoмa, кaзaлись выгoрeвшими.
Пoявилoсь яркoe пятнo – синий внeдoрoжник прoexaлся пo улицe, взмeтнув пыль и прoбудив oт пoлудeннoй дрeмы сoбaк и гусeй, a тaкжe сaмиx крeстьян.
- Гляди-кa, инoмaркa, — удивлeннo прoгoвoрил мoлoдoй мужчинa с нeoпрятнo oтрoсшим eжикoм волос, в спортивном костюме и пляжных шлепанцах поверх толстых вязаных носков.
- Land Rover вроде, — его товарищ, выглядевший также, подслеповато прищурился. – И номера нездешние….
- Интересно, откуда они, что за регион?
Внедорожник замер на обочине. Из него вышли трое – в пятнистом камуфляже, высоких ботинках, с небольшими, но плотно набитыми рюкзаками. Лицо самого высокого путешественника закрывала маска и низко надвинутый капюшон парки. Другой привлекал внимание коротким рыжеватым ирокезом, серьгами в ушах и кольцами на пальцах, а на его высоких ботинках виднелись желтые символы опасности. Третий выглядел более буднично – юноша лет 25, голубоглазый брюнет, вместо камуфляжа он был одет в синие джинсы и серую ветровку, рюкзака при нем не было – только фотоаппарат.

— Чудные они какие-то… К Сидоровне идут, как к себе домой. Родня, что ли? – проговорил первый крестьянин.
- Навряд ли. Они все в город подались, а с Сидоровной и не знаются, особенно после того, как сын ее, Петр, — мужчина провел рукой по своему горлу, показывая удушение. Оба печально вздохнули и продолжили с ленивым любопытством наблюдать за приезжими.
Рыжий неспешно, какой-то вальяжной ленивой походкой, подошел к калитке. Черно-белый одноглазый пес Пират гавкнул было, но замер, словно с удивлением, отвел уши назад и чуть вильнул хвостом, выражая настороженность и отсутствие агрессии. Рыжий толкнул калитку и вошел на территорию вместе со своими спутниками. Высокий путешественник снял маску и капюшон, взметнув длинные каштановые волосы и показав девичье лицо с большими зелеными глазами. Девушка громко позвала:
- Антонина Сидоровна!
- Иду, иду, — донеслось из глубин дома.
На крыльце показалась старушка – невысокая, округлая, в ситцевом халате, синей кофте и темном платке. Достала из кармана кофты очки и, водрузив на вздернутый нос, с удивлением рассмотрела гостей.
- Кто же вы такие будете? Не признаю… — вопросила старушка.
- Здравствуйте, мы — ученые, — проговорил рыжий. – В вашей деревне есть кое-что интересное для нашего проекта. Это Анна и Женя, а меня зовут Эдгар.
- Имя-то нерусское, вы издалека?
- Не совсем, мы из Минска… Но да, я немец, — сказал Эдгар.
- А что же вы ищете интересного в нашей деревне, деревня-то у нас самая обыкновенная, живем потихоньку, — задумалась Сидоровна. И внимательно посмотрела на рыжего. – А не то ли вы ищете, что тогда немцы искали?
- Видимо, да. Если вы про церковь, где…
- Где люди вешались, ох, ребята, зачем же вам в эти страсти лезть. Да что ж мы стоим, заходите, коли приехали. Я чаю пока поставлю, — Сидоровна пригласила гостей в дом.
- Ничего непонятно, но интересно, — прокомментировал второй крестьянин.
- Да что интересного, хотят повторить судьбу Петра, дебилы городские, — фыркнул первый. – Пойду домой, обедать пора. Катька сегодня картохи обещала нажарить. Ты зайдешь?
- Не, я к себе пойду.
- Ну, до вечера тогда.
В сенях гости замедлились – пришлось долго расшнуровывать обувь. Изба, расположившаяся в тени обширного фруктового сада, представляла собой классическое жилище крестьян, почти не изменившееся с времен первых русских царей – полосатые половики, беленые стены, деревянные окна с маленькими форточками, тюлевые занавески и круглые вязаные салфетки. Только ЖК-телевизор и, что удивительно, планшет и спутниковая тарелка, показывали, что прогресс все же есть. Впрочем, в доме была только кухня-столовая и две спальни (и третья на чердаке), а удобства были представлены во дворе – баней и туалетом.
- Телевизор я и не смотрю почти, — старушка кивнула на безжизненную черную панель. – Только если кино какое или про путешествия передачу… А этих брехунов и не смотрю. Как начнут трезвонить, все про войну, как будто война только что кончилась. Парады эти, медальки… А я вот не парады помню, а как мужики, пришедшие с фронта, по ночам орали от кошмаров. Я ж тогда еще малюткой была, а самой орать хотелось, спать не могла. И хорошо еще, кто на своих ногах пришел, а не на тележке приехал обрубком. А как потом баб искали, которые якобы с немцами сношения вели… Налысо брили и… Да какие тут сношения. Тут только одна история про немцев была, как они эту церковь искали. В общем, мне тогда родители наказали молчать, чтобы никто не знал, чтобы не было проблем, и вот только потом уже… Так, да вот же чай, — Сидоровна поставила на стол большой фарфоровый чайник, расписанный васильками, чашки, блюдца, баночки с вареньем, сметаной, блюдо с оладьями. – Оладьи вчерашние, не обессудьте, я гостей не ждала.
- А вот вам гостинцы к чаю, — Анна достала из рюкзака две плитки шоколада.
- Ох, давно я шоколада не ела, — обрадовалась Сидоровна. – Спасибо.
- Все хорошо, — улыбнулся Эдгар. – Расскажите по порядку. Как вообще началась эта история с церковью?
Сидоровна налила чай себе и гостям и начала рассказ.
- Вы люди образованные, вы же знаете, что наш народ не с Крещением Руси появился. Жизнь тут задолго была. И законы были, задолго до заповедей. Значит, наша деревня сначала была поодаль. И было там, как по-городскому говорят, место силы. Молились, значит. Да вы кладите себе сметану с вареньем вишневым – будет как эти ваши йогурты, даже вкуснее-то. Вот, значит, стояли там идолы деревянные да камни-руны….
На этих словах Эдгар чуть подался вперед, проявляя интерес. Его холодные глаза цвета льда воззрились на старушку.
- Руны – это от скандинавов, от варягов, значит, остались. Ну вот жил наш народ, молился по этим порядкам. Потом пришло Крещение – что делать, стало быть, надо молиться по-новому, — Сидоровна кивнула на красный уголок, где темнели строгие лики в золотых окладах. Нашлось там место и образу Владимира Ленина, и паре семейных фотографий в овальных рамках, чем-то похожих на стандартные надгробные портреты. – Но странное дело, идолы тоже стояли там, не снесли их сразу-то. Под ветром, под дождем, без приношений – гнили потихоньку. Потом на том месте построили церковь. Но она недолго простояла, шел уже двадцатый век… Пришла Советская Власть, — снова кивок на красный уголок, — тут уж досталось всем. Все сожгли, все разнесли. Вот только и деревне нашей пришлось переехать. Дожди зарядили – и изо дня в день, и изо дня в день. Земля превратилась в болото, огород в болото, улица в болото. Старые люди говорили – это боги плачут по людям, отвергнувшим их. Ну вот съехала наша деревня на этот пригорок, за 9 километров, получается. Я уже тут родилась, значит. А церковь-то стояла там, покинутая, без службы, без людей и молитв… — Сидоровна перевела дыхание, отпила чая, прожевала оладью, снова глотнула чая. – Свято место пусто не бывает. Завелись там другие….
- Кто – другие? – вопросила Анна.
- Ох, ну такие вот, затаившие обиду на род людской. И боги отвергнутые, и души неупокоенные… У нас ведь тут тоже голод был, как Сталин дал указ забирать хлеб… Помирали, а хоронили-то без обрядов, без ничего… Ну как-то у нас тихая деревня была, а после голода все равно ребят много народилось, а в деревне скучно, повадились ходить туда – «в страшную деревню». И находили их там повешенных, прямо в церкви, перед образами.
- Фига себе…. – выдохнула Анна.
- Вот тебе и фига, Баба-Яга… — невесело усмехнулась Сидоровна. – Кто их удавить-то мог? А если сами на себя руки наложили – это что ж такое, ребята малые, как так? Ясно стало, что церковь теперь не божья, да и старым богам такие страсти ни к чему – ну тогда всякое говорили, но я уж сама разобралась под старость лет – я ведь грамотная, в интернет вхожая, — старушка кивнула на планшет, — сделаю на сайтах шрифт покрупнее и читаю потихоньку, что к чему. А тогда, как отец моего отца отходил его крапивой знатно. Может, это нехорошо, бить ребенка за то, что не делал, но наука пошла – мой отец даже смотреть в сторону церквы висельников боялся. Так прозвали – церковь висельников. – Сидоровна налила еще чаю всем. Посмотрела на фото в простой прямоугольной рамке, стоявший возле двойной розетки, где расположились старинная лампа с абажуром с бахромой и планшет модели этого года. С портрета глядел подросток с тем особым выражением лица молодежи 1960-х, с надеждой и верой, что совсем скоро все будет хорошо. – Это Петя, сын мой, — пояснила Сидоровна. – Но обо всем по порядку. Значит, пришли немцы. Мне уже 7 годков было – малютка, но уже понимающая. Нам, детям, интересно было на немцев – все эти значки блестящие, орлы, черепушки… Да и, как сейчас говорят, не агрились они. Взрослые, конечно, боялись, прятались. Ну вот тут я могу путаться, вы уж простите старую, что мои детские воспоминания, что отец перед смертью рассказывал. Значит, немцев было 9, на трех машинах. Отец мой тогда был парнем, наверное, ваших годов. То есть, мужиком уже семейным. Тогда женились рано. А вы как, между собой, — старушка вдруг улыбнулась, — кто жених-то?
- Женя мой жених, — пояснила Анна. – Эд – мой брат двоюродный.
- Понятно. Ну родственники разных наций бывают, почему нет, — кивнула Сидоровна. – Значит, попросились они в нашу избу, но не на постой, а так, передохнуть немного. И про церковь и старую деревню расспрашивали. Вы спросите, как расспрашивали. Так из них девятерых двое так хорошо по-русски говорили, как многие нынче не могут говорить. Сами знаете, как молодежь говорит сейчас – мат вместо запятых, прости господи. Ну вот главный у них был, какой-то там фюрер, ну знаете эти их звания, и еще один парень, на вид школьник совсем, но толковый такой. И они все про старое место деревни спрашивали. Потом попросили лопату и веревку, длинную и крепкую. Тут уж все перепугались – мол, на этой веревке нас всех и перевешают. Но отец вынес им целый моток. Крепкая веревка, конопляная. Лопату дал, на дорогу показал, но провожать отказался наотрез, хоть стреляйте. Ну они сами собрались и пошли. А нам все интересно так – что же им это место нужно… Они кратко объясняли, мол, руны, наследие предков, но неохотно, мол, сами толком не знаем, что ищем, да и секретность, наверное…
- Извините, что перебил, — сказал Эдгар, — а в деревне у вас в рунах кто-то разбирался или разбирается до сих пор? И еще, у вас есть какие-нибудь старые вышивки, которые, может быть, сделала ваша бабушка или мама?
- Вот и немцы также спрашивали, — заметила Сидоровна. – А вот сейчас покажу.
Она скрылась в одной из комнат и вернулась с несколькими льняными салфетками и длинной ночной рубашкой. От долгого хранения на ткани образовались глубокие складки, и от нее пахло стариной, но вышивка была яркой и отчетливой.
- Да, верно, это рунические знаки. Вот Одал – наследие, семья, дом. Вот Гебо – союз, Кеназ, Вуньо… — прокомментировал Эдгар.
- Ну мы уж названий этих не знали, но, наверное, вышивали по старой памяти. Ну вот ушли немцы, а нам, и взрослым, и детям, интересно так было – найдут ли они там чего, или только свою смерть. Прошел день, ночь, вечером следующего дня вернулись только четверо. Грязные, в болотной тине, а напуганные до смерти, аж тряслись…. Вот тот молодой парень и еще трое. А главный их и остальные сгинули там. Говорили что-то про битву богов или про спор богов, сказали, что ходить туда нельзя, быстро собрались и уехали. Вот про лопату не помню, а веревку отдали и сказали хранить ее. Мы, конечно, никто ничего не понял. Ну что нас не жгли, не грабили – и на том спасибо. А уж как им сгинуть – от пуль нашей армии или от нечисти в старой церкви – это их дело. Ну а потом как пришла Красная Армия нас освобождать – мы все молчок, никто ничего не видел, никого тут не было. А потом не до этого было, нужно было работать, детей растить, за инвалидами войны ухаживать… А в сторону церкви висельников уже никто не смотрел… Я и мои сверстники – мы видели ужас в глазах того парня и уже своим детским умом поняли, что это не шутка… И никто бы не узнал, может, там и затихло бы все, без новых жертв. Но кто-то ведь проговорился. Тогда при Брежневе почти вся молодежь в город уехала, вот и проговорился кто… А там перестройка, гласность, приехали ученые, вроде вас. Тоже были две экспедиции – одни ни с чем уехали, как будто не пустил их кто. А вторые там и остались. И сын мой, Петя…. Сходил он в ту церковь, хвастался, мол, никого там нет, кроме мертвых немцев, а наутро нашли его в петле в старой бане. Видели заброшенный дом рядом с моим? Вот в бане там и нашли. Все, конечно, говорят, что он сам на себя руки наложил, но я-то знаю. Не было у него депрессии, как сейчас говорят, да и не пил он. Хороший был, работящий. Зачем он туда пошел? – Сидоровна снова посмотрела на портрет сына. А виновата, конечно, мать, недоглядела. Ну вот муж мой помер, второй сын уехал, внуки меня и не знают. Живем с Пиратом, еще Дикарь есть, кот мой, разбойник, все бегает за мышами да по кошкам. Ну а вам, ребята, не страшно туда идти?
- Мы уже все решили, и с нами опыт наших предшественников, — вежливо, но твердо сказал Эдгар. – Скажите только точно, куда именно идти?
- Ох, не хочу брать грех на душу, но, вижу, вас не переубедить. А идти тут просто. Видите водочный магазин на окраине, чтоб он пропал? Вот от него по прямой в лес 9 километров на север – и будет старое место нашей деревни и церковь висельников. Ох, увижу ли я вас живыми?
- Надеюсь, да, — ответил Эдгар, закидывая на плечи рюкзак.
- А можно взглянуть на ту веревку? – заинтересовался Женя.
- Конечно, — Сидоровна принесла веревку. Это оказался тонкий, но прочный канат, сплетенный из конопли. В целом, его вид, вкупе с рассказом, наводил на мысли о виселицах.
- Можно, мы возьмем его с собой? – спросил Эдгар.
- Да, конечно. Вот еще, у тех четверых выживших немцев на шеях болтались петли, как для висельников. И я точно помню, что они отдали этот остальной моток и наказали хранить эту веревку. Может быть, это что-то значит.
- Если все благополучно – мы вам вернем эту веревку, — заверил Эдгар.
- Ох, страшно мне за вас, ребята…

Миновав водочный магазин – несколько завсегдатаев проводили путешественников пристальными взглядами и невнятно-враждебными комментариями, — троица вступила в лес.
Здесь осень уже полностью вступила в свои права – хотя многие деревья оставались зелеными, и только клены оделись в светлое золото, а дикие яблони просто обнажили свои темные ветви – тонкий запах тлена четко давал понять, что лето прошло, и тепла и света не вернуть до следующего года.
На границе леса путешественники заметили двух крупных воронов. Сидя на широкой ветвистой березе, птицы повели крыльями, словно приветствуя в некотором недоумении: что вы здесь забыли, люди?
- Здесь не так много мусора, как в пригороде, — заметила Анна, осматриваясь.
- Ну так здесь нет обычных для нас продуктов в упаковках, натуральное хозяйство, в основном, и, например, те же бутылки сдают обратно в водочный, ну а всякие вещи штопают и носят до полного тлена.
- Эд, я воды попью, уж очень сладкие оладьи у бабки, — сказал Женя. Эдгар подал ему бутылку с водой и заметил, — Пожалуй, заглянем еще в кусты – а то потом некогда будет, да и негде.
Через пару минут исследователи продолжили свой путь.
- Кошмар, ну и комары тут, спрей не помогает почти, — недовольно проговорила Анна, прихлопнув на лету очередное насекомое.
- Меня донимают еще больше, первая отрицательная – самая сладкая кровь, — заметил Эдгар. И почему-то слово «кровь» прозвучало зловеще, отозвавшись еле слышным эхом-шелестом.
Лес изменился. Тропа исчезла – видимо, сюда уже никто не заходил, даже за грибами и ягодами. Однако, идти стало легче – подлеска уже не было, под ногами была лишь влажная земля, ведь смешанное лиственное разнообразие сменилось строгими рядами елей – строй солдат в темной, почти черной униформе, молчаливый караул запретной локации.
- Комары отстали, — заметил Эдгар. – Но и остальная живность затихла.
- Разве? – удивился Женя. – Вроде по дороге никого не было, я не видел.
- Лес не бывает пустым. Фоном я замечал множество птиц, белок, мышей…. Да ты прислушайся. Все время был этот естественный звуковой фон. А теперь тишина.
- Верно, — отозвался парень почему-то шепотом.
Дорога заняла два часа. Тревога, общая подавленность и чувство чего-то неблагого, безрадостного, усиливалось с каждой сотней метров. Путешественники почувствовали, что прибыли в пункт назначения, за пару секунд до того, как среди елей обнаружилась веревка, преграждающая путь.
- Такая же веревка, как от Сидоровны, — заметила Анна. – Ее тут оставили немцы?
- Видимо, да. Огородили опасное место. Так, надо подумать, — Эдгар замер перед веревкой. Скользнул взглядом по сторонам, — кстати, заметили, ельник совсем молодой, вырос тут лет 80 назад… хвойные ведь медленно растут.
- И что это значит? – спросила Анна.
- Здесь был обычный смешанный лес, типичный для Восточной Европы, а ели тут начали расти после того, как деревня переехала. Ель всегда считалась траурным деревом, пограничным столбом между мирами живых и мертвых, поэтому ее никогда не сажали рядом с жилыми домами.
- А почему тогда наряжают ель на Новый Год? – спросил Женя.
- Йоль – самая темная ночь в году, когда граница между мирами открыта, — проговорил Эдгар.
Звучное карканье двух воронов заставило путешественников поднять головы. Среди елей выделялась одна – явно много старше остальных, широкая, с действительно черной хвоей, в которой лишь угадывался зеленый отблеск, и очень высокая – выше нее была только колокольня – бывшая православная церковь, с осыпавшимся сусальным золотом крыши и потемневшими от копоти стенами.
- Я так и думала, что церковь деревянная, — сказала Анна. – Странно, что она не сгорела полностью.
Древесина почернела от дождя и неумелых попыток поджога, провалы узких окон затянулись бельмами грязных стекол, местами разбитых. Но дверь была распахнута, приглашая всех желающих.
- Если я правильно понял, церковь тут долгое время сосуществовала со старыми алтарями, — сказал Эдгар. – А потом построили новую церковь на месте истлевших алтарей. И только ее построили – началась борьба за умы людей, большевики разрушали все религиозные объекты. Тогда и началось все это безумие.
Вороны снова пронзительно закаркали.
- Чего они хотят? – насторожился Женя.
- Моих пирожков. Я ради этого встал в 6 утра и все приготовил, — усмехнулся Эдгар. – Так, все по канону: выпечка, темное пиво, конфеты, яблоки.
Достав дары из рюкзака, он решительно пролез под веревкой. Анна и Женя последовали за ним.
Деревня оказалась почти полностью разрушена. От домов остались лишь прогнившие стены, во многих печи полностью обнажились среди хаотично раскиданных бревен и фрагментов кровли. Кое-где виднелись металлические кровати с панцирными сетками и остатками истлевших постелей, разбитые шкафы, посуда и прочие предметы. На одной из кроватей сидела облезлая кукла. И все эти останки быта были словно притоплены в вязкой черно-зеленой земле. Не совсем болото – но что-то, пропитанное промозглой сыростью, негостеприимное, для жизни не приспособленное. Тем страннее, что в такой сырости не было ни комаров, ни жаб и лягушек, ни болотных птиц. Мертвый мир, замерший, как на старой фотографии.
Никакого алтаря здесь, конечно, не осталось. Эдгар выбрал высокую ветвистую грушу в одном из заброшенных садов, давно превратившихся в хаос дикой поросли и старых, почти окаменевших сучьев и стволов. На удивление, на ветвях было полно плодов, а многие опали и гнили на земле, и от их сладкого запаха кружилась голова.
- Смотрите, как удачно. Живое дерево и рядом пень. Под живое дерево – пиво для Одина и Локи, на пень – пирожки для Хель, ей тоже пиво выльем, а в корни пня – мясо для Фенриса.
- Конфеты кому? – спросила Анна.
- Локи.
Эдгар раскладывал дары, лил пиво, проговаривая обращения к богам. Анна и Женя подавали ему нужные продукты, с тревогой прислушиваясь к своим ощущениям.
Анна чувствовала, как ее бросает в жар, при этом волоски на руках под рукавами парки встают дыбом, и сердце быстро колотится. Когда Эдгар положил сырой стейк из свинины для Фенриса – ей стало казаться, что из-за зарослей вот-вот выйдет волк или собака – она почти видела серую пушистую шерсть, бархатные треугольники ушей, блестящие белые клыки, яркие глаза, светящиеся нечеловеческим интеллектом.
Часть пива и по кусочку яблочных пирожков они употребили, разделив трапезу с богами. Эдгар всегда предпочитал вино, но для обрядовости следовало использовать именно пиво, естественно, импортное и дорогое.
- Теперь, когда мы дали понять, как относимся, посмотрим, что тут есть интересного, — сказал рыжий исследователь.
Далеко идти не пришлось – Анна споткнулась обо что-то и заинтересованно уставилась себе под ноги.
- Ого, это скелет человека! В немецкой форме.
- Круто, наверное, это один из тех пятерых эсэсовцев, — Эдгар склонился над останками.
- Странно, что скелет не утащили звери и птицы, — заметила Анна.
- Живность сюда не ходит, — ответил Эдгар.
- Только вороны, смотрите, сколько воронов, — Женя показал на ели, яблони и груши, на которых восседало порядка 30 птиц.
- Это хорошо. Вороны – птицы Одина и проводники между мирами. Так, посмотрим, отчего он умер, — Эдгар бережно приподнял череп. Шейные позвонки обвивал кусок уже знакомой веревки. – Интересно, его не повесили, видите, позвонки целые. Но, возможно, задушили.
- А может, от страха умер, — предположила Анна, — сердечко не выдержало. Мало ли что тут было.
- Возможно. Смотрите, форма истлела, кстати, они были не в черном, а во флектарне, как и мы, а все значки, кольцо Тотенкопф и прочее цело. Ну так серебро же… Ничего не берите с собой, ни в коем случае. Так, тут должно быть еще 4 скелета.
- Я нашел, — сообщил Женя, стоявший чуть в стороне. – Тут даже от их командира осталась фуражка.
Получилось, что во время своего ритуала эсэсовцы стояли или лежали полукругом перед церковью, у каждого на шее была петля из веревки. Останки пятерых располагались так, что между ними были свободные места – видимо, там были те, кому удалось выжить.
- Эд, мне страшно, — призналась Анна. – Что их убило?
- Смотри, кости у всех целы, следов от выстрелов я не вижу, насчет ножевых ранений точно не могу сказать, все ж, тут уже одни кости, а одежда истлела… Либо удушение, либо страх.
- А если яд? Ядовитый газ от болот? – предположил Женя. Он немного боялся и брезговал копаться в останках, поэтому стоял поодаль, наблюдая за товарищами.
- Возможно, но почему пятеро умерли, а четверо выжили? – задумался Эдгар. – Я вот прикидываю размер петли. Она свободно висела на шее или была затянута, через что и произошло удушение….
- А что это за ритуал с петлями для повешения? – спросил Женя.
- Самому интересно, — протянул Эдгар. – Вообще, один из эпитетов Одина – бог висельников. Потому, что он провисел девять суток – такова была цена за знания и мудрость, которые он получил, а затем учил других.
- А перед этим еще выцарапал себе правый глаз, брр, ты рассказывал, — поежился парень.
- Чтобы стать богом, сверхчеловеком, нужно пройти сверхчеловеческие испытания, — заметил Эдгар. – Если вдуматься, христианское распятие тоже не для брезгливых…. Хотя цель там была иная.
- А языческим богам приносили жертвы?
- Тут противоречивые сведения, но скорее, нет. Дарами были продукты питания – как мы это сейчас сделали. Убийство на войне тоже было своего рода жертвой – каждый выстрел, как молитва, помните, у Funker Vogt песня «Shotgun Prayer». Есть информация, что были человеческие жертвы, но это могли и христиане пустить слухи. Примерно, как сейчас рассказывают, дескать, сатанисты мучают кошек. Типа, добрые христиане приносили в жертву всего лишь барашков, а злые язычники – людей. Еще есть версия, что конкретно Одину раз в 9 лет приносили то ли 9 людей, то ли 9 животных разных видов, в том числе человека, в смысле, 8 животных и одного человека. Но это не точно…
- А они могли провести ритуал с удушением, как бы подражая Одину? – предположила Анна. – Чтобы получить какие-то знания?
- Кстати, да, похоже на то, — Эдгар, тем временем, снял петлю с мертвого эсэсовца и, заметив, где она была затянута – там на веревке остался светлый след – надел себе на шею и затянул до этого уровня.
Мокрая и грязная веревка обвила его шею, словно змея. В глазах потемнело.
- Эд, что ты делаешь, — негромко вскрикнула Анна, но ее голос потонул в клокочущем раскате грома. Звук донесся не с небес – а из глубины церкви. Распахнутые двери теперь напоминали открытый черный рот, из которого доносился низкий искаженный голос. Только этот звук вообще не мог быть голосом – это был чрезвычайно низкий гул.
«Инфразвук, он ведь может убить, как раз вызвать остановку сердца, — в панике подумала Анна. – Но почему он раздался, когда Эд надел на себя эту петлю?».
Анна и Женя упали на землю, рядом с Эдгаром. Взгляды всех троих были прикованы к церкви. Казалось, из нее сейчас выйдет что-то ужасное и уничтожит дерзких путешественников одним своим присутствием.
В низком сером небе панически метались вороны.
Давящий низкий звук стягивал горло, как это бывает в клубах с неправильно настроенным музыкальным оборудованием и слишком сильными басами. Звук стал плотным, буквально сдавливал, прижимал к земле.
- Смотрите, — с трудом прошептала девушка и взглядом показала на церковь.
Возле церкви располагалось несколько могил – таких заросших, что надгробия едва угадывались. На одной из могил рос дуб. На стволе виднелись следы огня – возможно, давний удар молнии, но дерево выжило, выросло большим и крепким. Под этим дубом стояли двое – напротив друг друга, на расстоянии в пару десятков шагов, словно на дуэли – впрочем, напряжение и вражда между ними ощущалось буквально физически, такая же давящая, как этот чудовищный звук, который, к счастью, уже стих.
Прежде всего, в глаза бросался мужчина в строгом, но явно очень дорогом деловом костюме с белоснежной рубашкой и галстуком, похожим на полоску расплавленного красного золота. Явно неподходящая экипировка для похода по лесу. Его волосы и борода были аккуратно подстрижены и блестели благородной сединой. В правой руке он держал плоский кожаный портфель, явно очень дорогой. Все в его облике говорило о сдержанной роскоши, солидности, правильности. Только чудовищный лишний вес, ожирение, распирающее его тело, портили все впечатление, превращая его в карикатуру – не смешную, но зловещую.
Его оппонентом был очень высокий мужчина, под потрепанной синей толстовкой угадывалась хорошая стройная фигура, темные штаны со множеством карманов были заправлены в высокие сапоги, из-под капюшона толстовки свешивались длинные волосы неопределенного цвета, но тоже с проседью, на лицо падала тень от козырька бейсболки, сдвинутой на правую сторону, так что виднелась, в основном, борода, заплетенная в косичку.
- Мы никогда не можем решить этот спор, — сказал мужчина в костюме. – Ты просто смирись, твое время ушло. Не завидуй нашему успеху.
- В этом месте давно никто не молится. Почему ты сражаешься за него?
- Сюда до сих пор приходят…
- Но не ради вас. Та часть тебя, которая здесь присутствует – она уже настолько обезумела от голода, что ты кидаешься на чужие угощения, — сказал высокий. – Некоторые из этих людей погибли по твоей вине.
- У них было мало веры. В таких местах как раз идет самая битва за души. И тебе не к лицу призывать к миру, ты же бог войны, — хмыкнул обладатель портфеля.
- А также бог секса, знаний и интеллекта, — парировал мужчина в синей толстовке.
- Вот только бог должен быть единственным.
- Это решил твой шеф? – иронично вопросил высокий. – А почему его все должны слушать?
- Он сумел победить. А победителей не судят.
- И поэтому вы столько лжете? Даже про то, что якобы он создал этот мир, хотя люди строили города, писали музыку и законы, не зная ваших имен, да и наших тоже.
- Да? И кто же создал это все?
- Ты прекрасно знаешь, кто все это создал. Не вы, не мы и даже не те, кого интуитивно называют Великими Древними. Но мы хотя бы не притворяемся…. А у вас – сплошной плагиат. Вы взяли наши праздники, вы взяли наши истории… Даже ваша любимая мораль – не ваше изобретение. Кроме бесчисленных запретов, конечно.
- А как же без запретов? Ты посмотри на этих троих. На этого содомского грешника, который вверил свою зловонную душу тебе и твоей банде фриков, потому что мало кто согласится на покровительство этому противоестественному созданию, а еще и сбил с праведного пути двух невинных агнцев.
- Интересно, как у вас называют людей – агнцы, барашки. А еще рабы. Очень уважительно, — хмыкнул высокий.
- Не для того людям свобода, чтобы они ей распоряжались, как вздумается.
- А еще парламент – это не место для дискуссий, а новой посудой нельзя пользоваться – пусть стоит в серванте до лучших времен. Вот и все, что вы можете сказать людям.
- Ой, все, я устал от этого… — обладатель портфеля смерил взглядом троих путешественников, распростертых на болотистой земле и истлевших костях. – Забирай эти грязные душонки, они все равно погоды не сделают.
Пожав плечами, высокий приблизился к исследователям и, взяв Эдгара за руку, поставил его на руки.
- Спасибо за пиво, вкусное. И помни, я живу не в этой грязной чащобе, а там, где в меня верят. Мы все живем внутри вас. А так… любое дерево подойдет. Идите, вас никто не тронет.
- Всеотец, позволь узнать, — проговорил Эдгар, сдавленным от удушения голосом.
- Да, спрашивай.
- Как умерли эти пятеро? Почему?
- Они не смогли выбрать… у них был другой бог. Человек, который хотел стать богом, но даже небывалые жертвоприношения ему в этом не помогли. Потому, что для начала нужно принести в жертву самого себя.
- Понятно. А что насчет тех детей и сына Сидоровны – кто их убил?
- Покинутые и забытые…. Вокруг человека всегда было много кого….. Лешие, мавки, русалки, кикиморы, фейри… Домовые. В этой деревне жили люди, которые подпитывали их своей верой, пусть даже неосознанной, но каким-то фоновым уважением к окружающему миру. А затем внезапно бросили. Без причин. И сами уехали. А они остались. А ты знаешь, как озлоблены брошенные собаки и брошенные любовники. Что уж говорить о брошенных богах… Старшие боги, такие, как я и мои товарищи, или вот эти – мы не живем в конкретных местах, мы живем в ваших мыслях. Ты можешь молиться мне в Центральном Парке в Нью-Йорке или в глухой деревушке в Норвегии – без разницы. А младшие привязаны к конкретным местам. И получилось такое вот. Оставленные, они кидаются на тех, кто приходит от скуки, ради забавы, не имея покровителя, который мог бы их отпугнуть. Взгляни боковым зрением, сколько их тут.
Действительно, краем глаза Эдгар увидел неясные тени, тощие, изможденные, они неприятно напоминали узников концлагерей. В их ломаных движениях было что-то странное и пугающее – присмотревшись, он понял, что это движения слепых, пытающихся наощупь обойти некий барьер. Барьер, видимо, поставил его собеседник.
- Что еще хочешь узнать? – спросил мужчина в синей толстовке.
- Ох, я так много хочу узнать…. А по этой истории, наверное, только про веревку. Что в ней особенного?
Мужчина в синей толстовке снял петлю с шеи Эдгара и повертел в руках.
- Что ж, это очень старая, но очень крепкая веревка. Что означает веревка? Связь, жертвоприношение, путь…
- Ох, это потрясающе, — Эдгар чувствовал небывалый подъем духовных сил, а его тело пронзал торжественный трепет. – А как нам выбраться в город?
- Спокойно возвращайтесь по тропе. Вас никто не тронет. Ведь я всегда буду рядом.
Эдгар перевел взгляд на Анну и Женю. Они сидели среди костей, шокировано разглядывая окружающий мир, словно впервые видели этот лес, руины и брошенную церковь.
- Пожалуй, нам пора домой, — проговорил Эдгар.
- Что это вообще было? – Женя с явным облегчением преодолел барьер и остановился под елью, рассматривая темную хвою, словно убеждая себя в ее реальности. Он даже потрогал ветку, унизанную шишками. – Может быть, это были галлюцинации от болотного газа? – засомневался парень.
Обменявшись впечатлениями, все трое поняли, что видели одинаково.
- Галлюцинации всегда различаются хоть чем-то. Так кем был тот толстый, похожий на чиновника? – задумался Женя.
- А мне показалось, он больше похож на психиатра, благообразный такой, — заметил Эдгар.
- Мне вообще это лицо показалось очень знакомым. Я его точно где-то видела, — сказала Анна. — Не будь он таким жирным, я бы решила, что это кто-то из святых. Наверняка я видела его на иконе какой-нибудь. Вот только у святых всегда вид высокодуховных существ, достигших хоть какого-то просветления.
- Может быть, это собирательный образ, а жирный потому, что христианство, особенно православие – самая популярная религия, а стяжательство и роскошь служителей стали мемом, — предположил Эдгар.
- Наверное. Как и связь с государством. Ну в любом случае, не могло нас троих одинаково глючить. Кстати, Женя, а ты снял что-то на фото? – спросила Анна.
- Я снимал саму церковь, останки эсэсовцев, ворон, кладбище, в целом местность. А когда началось вот это вот – фотоаппарат остался где-то в стороне. Лишь несколько случайных снимков, и все какие-то тени…
- Это те, кого бросили здесь, — сказала Анна. – Вот как, говорят «богом забытое место», а место, забытое людьми, оказывается, страшнее. А почему такого ужаса нет в Припяти, например?
- Там люди уезжали совсем с другими мыслями. И свою веру, своих богов они брали с собой – тем более, что больше особо нечего было брать, вещи ведь пришлось оставить, — ответил Эдгар.
- Да, страшновато, — Женя поежился. – Я уже в город хочу. Может быть, у нас в квартире есть домовой, но он точно добрый.
Вернувшись в деревню, путешественники вновь посетили Сидоровну. Оказалось, весь трип занял около трех часов – облака немного разошлись, открыв солнце, которое уже начало клониться к раннему осеннему закату, и образ деревни смягчился в золотом свете, а длинные тени сделали его чуть более объемным и живым.
Пират приветственно помахивал хвостом, а Сидоровна открыто выражала свою радость от успеха экспедиции. Путешественники колебались, рассказать ли ей об увиденном, но все ж решили, что она имеет право знать, а верить или нет – ее дело. Сидоровна поверила. Известие о причине гибели сына опечалило ее, но облегчило груз вины и непонимания, тяготивший ее все эти годы.
- Вон оно как… молодой он был, хотел доблесть показать, что не боится ничего. Потому и пошел.
- Бояться тут не надо, надо просто знать и соблюдать правила, — заметил Эдгар. – Тут никто не виноват, это, можно сказать, несчастный случай, нарушение техники безопасности. Кстати, вот ваша веревка.
- А вы напишете про нашу деревню? – спросила Сидоровна, вместе с Пиратом провожая путешественников до машины. – Скажите, на каком сайте прочитать-то?
- Да, я напишу статью о нашем путешествии, — ответил Эдгар и, написав адрес, отдал старушке.
- Только название деревни не упоминайте. А то приедут экстремалы, потехи ради, да сгинут. Жалко дураков.
- Хорошо, название останется нашей тайной, — улыбнулся Эдгар, хотя дураков ему не было жалко вовсе. Все, чего он хотел – взять мудрости, столько, сколько можно.

29 сентября 2151 г.