Увeрeн, мнoгиe любят смoтрeть стaрыe фoтoгрaфии знaкoмыx мeст, вeдь этo вызывaeт цeлую гaмму чувств нaчинaя oт бaнaльнoгo интереса и заканчивая сильнейшей ностальгией. Я люблю смотреть на фото своего спального района на окраине Питера и прикидывать, что я помню, что было ещё до меня и что изменилось. Довольно странно смотреть на широкие пустынные улицы без вывесок, магазинов, на новенькие дома, сверкающие свежей яркой краской или же глухие серые недострои, зияющие чернотой окон. Особенно интересуют цветные изображения, с несколько желтоватой гаммой цветов и достаточно нарочитым подчёркиванием тонов из-за чего кажется что небо тогда было голубее, а трава зеленее. Именно такие фото и формируют мою память о временах детства. Особенно мне нравится увиденный недавно снимок сделанный 19 августа 1988 года, где было изображено открытие нашей, тогда ещё новой станции метро. Огромная толпа людей, лето, красные транспаранты, насыщенно голубое небо…

Чёртов домофон зазвенел как всегда не вовремя, и я полусонный направился к двери. Разумеется, это Дрончик, которому опять приспичило идти на мутки на ночь глядя. Отыскав кеды и напялив балахон задом-наперёд, я вышел на холодную лестницу, где уже изнывали от нетерпения кучка придурков, гордо именуемых моими корешами. На резонный вопрос, какого хрена меня вытянули из объятий Морфея, Дрон и Серый пожав мне клешню и пробормотав что-то о каком-то Павлюхе, которого пора гасить, затащили меня в лифт.

Уже петляя по изученным наизусть дворам сквозь промозглый сентябрьский вечер, я понял, что вышеупомянутый люмпен наглым образом обманул сию благочестивую компанию, взяв бабки и растворившись, так и не принеся пацанам вещества. Впрягаться за друзей — дело нужное да и сам Павлюха, кажется, торчал мне некоторую сумму и следовательно — отнекиваться я не стал.

После пары звонков, Дрончик с охотничьим азартом в глазах поведал, что нашу жертву сейчас видели на площадке за детским садом недалеко от его дома. Разделившись, мы стали наступать с разных сторон и когда Павлик прочухал, что дело плохо, потребляемая им банка Страйка уже с лязгом впечаталась в его сальную физиономию. После недолгого разбирательства оказалось, что Павлентий, будучи не совсем в здравом уме, весь нажитый капитал уже спустил, но тем не менее у него есть вариант компенсации. Исходя из его слов, он нашёл кое-что, что для нас будет интересным. Дрончик заревел от ярости и продолжил избиение, ведь ему сейчас явно было не до шуток, но мне стало интересно и я остановил его. Терпила неразборчиво бормотал про чердак одной из панельных двенадцатиэтажек, где он пытался нагнать романтику на толстый объект своей любви, а нашёл нечто, что напугало его прокуренный мозг настолько, что он даже говорить об этом не хочет. Решив что бедняга совсем сбрендил или пытается нас развести, мы всё же были заинтригованы и, толкая вперёд тщедушное тельце нашего проводника, двинулись в ночь, освещаемую тысячами разноцветных квадратиков окон домов.

Поднявшись на 12 этаж и сорвав хиленький замочек, мы попали в длинный тёмный лабиринт чердака, где единственным источником света были наши мобильники. Согнувшись в три погибели, то и дело стукаясь лбами о серые пыльные бетонные перекрытия, постоянно шугаясь от пролетающих по чердаку голубей и хрустя костями их уже дохлых собратьев, мы продвигались в угол чердачного помещения. Павлик, похоже, не лучше нас представлял куда идёт, держа курс на жёлтое ведёрко, оставленное здесь, видимо, ещё строителями коммунизма. Наконец, миновав ориентир и преодолев ещё метров 50, он указал нам на небольшую дыру в стене, отделяющей чердак от непонятного назначения помещения.

Наш проводник занервничал и дёрнулся, но Дрон держал его мёртвой хваткой. Подойдя к дыре, я засунул туда руку с телефоном, готовясь увидеть там по меньшей мере что-то стоящее, но не увидел ничего, кроме голубиных перьев, 3-ёх мешков с древним цементом, да пары мотков чудом не сворованной медной проволоки. Многозначительно посмотрев на Павлюху, я покачал головой — жаль, что севший телефон с нормальным фонариком сейчас бестолково болтался у него на уровне паха. Не притащил же этот торчок нас сюда ради цветного металла? Включив вспышку на камере и просунув руку подальше, я сделал фото и взглянув на результат впал в ступор.

«Четвёртый мешок цемента» пялился на меня тёмными провалами давно несуществующих глаз. Дрон подошёл и, взяв телефон из рук, тут же выронил его. Успокоив нервы сигаретами, мы принялись рассматривать фото. Скелет был одет в некое подобие потускневшей олимпийки, на неестественно выставленных ногах красовались остатки синих кед, а в руке был зажат непонятный чёрный предмет, похожий на… так оно и есть, это пистолет! Моментально забыв про жмура наши мысли сосредоточились вокруг него. Было понятно, что Павел уже впал в коматоз, да и доверять ему ствол никто не хотел, поэтому, по-ребячьи посчитавшись на цу-е-фа — в дыру полез Серёга, которому, как всем известно, на всё плевать.

Помимо ттшника с 7-ю патронами, нам обломился балисонг с красной звездой и тусклый портсигар с 3-мя штакетами от Казбека, забитыми чуйкой. Решение касательно мертвяка созрело у всех в голове одновременно — желания лишний раз общаться с правоохранительными органами ни у кого, разумеется, не возникало. Выбравшись на улицу, грязные, но довольные, мы спровадили Павлентия, снабдив его пинком на дорожку, и разделили добычу таким образом, что мне досталась бабочка. Распрощавшись с пацанами, я завалился спать в прекрасном расположении духа, хотя всё же зря мы так, не по-человечески ведь как-то…

Проснувшись, я спокойно лежал, закрыв глаза, и наслаждался прохладным дуновением летнего ветерка, солнечным лучиком приятно жарившим нос, шумом зелени и щебетом птиц за приоткрытым окном. Вдруг моё сердце забилось как паровой молот. Какого чёрта?!.. Я попробовал пошевелиться, но тело меня не слушалось, вообще. Я мог только пялиться в потолок, но даже этого хватало, чтобы понять, что сейчас я явно не там, где в последний раз оставлял своё в целом вполне адекватное тело.

Мебельная стенка, люстра а-ля хрусталь, синяя олимпийка типа Олимпиада 80 — сию замечательную картину я наблюдал ещё минут двадцать, пока тело не начало подавать признаки жизни. Поёрзав и зевнув оно встало, и теперь я смог получить куда более панорамный обзор. Мои сомнения окончательно отпали — я, блин, действительно находился в эталонной советской квартире, а на улице жарило лето.

Выйдя из комнаты, моё тело вразвалочку прошло по коридору, при этом поприветствовав немолодую женщину в цветастом сарафане, которая булькнула в ответ и, фыркнув, выпрыснула воду на бельё на гладильной доске. Тело зашло в ванную и приступило к чистке зубов. То, что я видел в зеркале, было вполне обычным пареньком лет 18, глазами которого я теперь мог смотреть на мир. Одевшись и отыскав под кроватью кроссовок с надписью «Два мяча», Витёк получил от женщины напоминание позавтракать и благополучно вышел из квартиры. Я был уже не удивлён, когда понял, что лестница вроде как очень похожа на мой родной бомжатник, но чище, а вместо кнопки 7 в лифте стоит 12, на деревянной бордовой двери нет домофона, на улице стоят только жигули, москвичи да странного вида небольшая угловатая голубая мыльница со знаком инвалид.

Двигаясь по «родному» мне двору, он завернул под арку корабля и направился к детской площадке, где я обычно привык покупать Кент 4-ый и литровую колу. Там его уже ждали двое его сверстников, очевидно, бывшие его друзьями. Поделившись новостями о том, где вариант достать задёшево настоящий адидасовский тренировочной костюм, и в каком месте у Машки из кулинарного вчера порвались лосины, компания двинулась вдоль залитого солнцем проспекта. Выхватив горсть семечек у торговавших у универмага старушек и выпив кваса из стоявшей неподалёку жёлтой бочки на колёсах, ребята пошли по огромному вытоптанному пустырю в сторону стихийно раскинувшегося рынка, где мы с пацанами однажды спьяне пытались взобраться по идущему вниз эскалатору.

Толпа с транспарантами уже собралась, а я меж тем уже свыкся с мыслью, что попал в ту самую увиденную недавно фотографию. Вопросы: как это вообще возможно, жив ли я вообще, почему это вообще со мной случилось, а не сидит ли в высоком пацане с веснушками, точно также как и я афигевающий Дрончик, оставались без ответа. Обогнув толпу, парни забежали в подъезд и поднялись на крышу двенадцатиэтажки, откуда открывалось поистине эпическое зрелище торжества советского народа. Судя по фотографу, уходящему с крыши дома напротив, небольшая чёрная точка на крыше, которую я рассматривал на фотографии, сейчас была отчасти мной.

Витёк достал из кармана портсигар и извлёк оттуда штакет. Сделав тяжку, он передал его спутникам и все трое стали весело стебать старых жлобов, суетившихся внизу. Затем рябой парень с многозначительным видом предложил спуститься на чердак, чтобы показать что-то потрясающее.

Пробираясь через балки, стукаясь и матерясь, ребята двигались к углу дома. Наконец дойдя до пункта назначения, Лёхич наморщил лоб и потыкал свежеуложенную кирпичную перегородку. Витёк громко послал длинного Лёху, сказав, что у него ещё есть планы на день, кроме как пялиться на кирпичи. Однако тот взял лежащий рядом лом и начал колупать кладку. Продолбив небольшую дырку, он жестом пригласил остальных внутрь. Порыскав за мешками с цементом, он чинно извлёк оттуда поблёскивающий воронением ТТ, по его собственному утверждению стыренный у одного вояки-маразматика. «Я» взял пистолет и со знанием дела покрутив его в руках, взвёл боёк, пугая остальных. Вдоволь наигравшись, было решено припрятать его до лучших времён, а потом, возможно, и продать старшим.

Витёк наклонился и одной рукой стал двигать мешок. Прозвучал оглушительный выстрел. Я боком упал за мешок и затих. Зрение пропало, но я слышал крик второго пацана, уговоры Лёхи, звук задвигающихся кирпичей, писк крыс, воркование голубей, крики двух алкашей живущих на 12-ом этаже, мат кабельщика, ударившегося о балку, слышал как машин становилось всё больше, как алкаши потравились сивухой и как их увозили, как визжал Павлик и его жирная птушница… Но никто не заберёт то, что принадлежит мне, ведь никого из нас, наверное, никогда и не было, а я вот здесь лежу, живой.