Рaзгoвaривaют три чувaкa.  
Пeрвый: — Вoт вы знaeтe, ситуaция у нaс в стрaнe прoстo ужaснaя, ну никaкиx   сил бoльшe нет жить тут. Мне уже до фени   куда бы уехать, хоть в Гренландию, хоть в Испанию, лучше в Испанию, конечно. Нескладуха   полная. Единственная радость в жизни — литература. Вчера снова   прочитал «Войну и Мир». Какая дилема о жизни и смерти там в конце,   просто ураган. Нет, я конечно понимаю, что вы далеки от   интеллектуального бомонда, но я вам всё-таки скажу. Это что-то. Жаль,   что книги дают мозги, но высасывают силу. Вчера вот рыжего раввина   испугался, побежал от него, а оказалось, что вообще в зеркало смотрелся!
Второй: — Да ладно, плевать. Вот у меня проблемы, так проблемы: с утра вот   проснулся, зубная паста кончилась, пришлось, ёлы-палы, в магазин идти. Шёл домой — в лифте застрял, а с утра нужду справить   забыл. Ну вызвал я   лифтёра, а он, ёлы-палы, не идёт никак. Ну, я думаю, справлю нужду в лифте, чего   сделаешь. Справил. Ну, думаю, раз купил зубную пасту, то и почитать есть   чего, там на коробке понаписано всякого. Решил под это дело покакать.   Ну, покакал. Думаю, чего мне не хватает-то? Ну нарисовал зубной пастой   бабу голую на стене лифта, сел, понастальгировал на неё. А когда лифтёр   приехал, я уж прям и уходить не хотел оттудова. Прижилось мне это   место.
Третий: — Ой, да ну вас! Я вам сейчас такое расскажу — закачаешься. Слушайте!

Когда у вас внутри течёт одинаковая кровь, совсем не важно, кто у кого увёл девушку, кто с кем поссорился, кто дал кому по шее и с кем пил. Последнее, что вы должны сделать, это отдать всё за ближнего, как за самого себя. Когда осенью потрясающее серое небо, словно давит на мозги, есть желание просто встать на кромке какой-нибудь реки и долго-долго смотреть как дерьмо, типа бутылок, средств контрацепции и пакетов плывёт в неизведанную даль, где наверняка живут всякие мулатки, Дима Билан и ещё какая-нибудь муть. В голове играет душещипательная музыкальная тема, про то, как кто-то умирает, какой ты герой или ещё что-нибудь патриотичное. Пускай даже «Господа офицеры», главное чувствовать себя пупом планеты и чтобы под свитером ползли мурашки от ощущения собственной самодостаточности, совершения чего-нибудь крупного.
— Не криви душой, я не нужен ни тебе, да и никому вообще. Я больной, я должен лечь в больницу, это чёртово дерьмо совсем добило меня. Когда я вернулся из армии, мне брат тогда предложил работать в ментовке, это смешно. После того, как я был барыгой два года, стать ментом. Меня пугает эта мысль. Помнишь Шурупа, ему перерезали горло, он шёл метров пятьсот к тому месту, где мы собираемся. Он дошёл в красном шарфе, хрипел, мы думали ломка. Шарф сдуло ветром, ему обрезали горло.
— Не поздно измениться, всё меняется, иди учиться, работать.
— Работать? Мне не хочется лениво упираться, придумывать отмазы, прикрывая свою лень. Я уже не способен работать, моя жизнь давно закончилась в рамках этого мира. На работе я боюсь того, что вижу людей насквозь. Это я убил его самого и его мать. Он тогда застрелил брата двоюродного моего, много понтовался перед торчками, что убил мента, не знал видимо. Я пришёл к нему, ширнуть якобы, чтобы легче закончить это дело. Я не знал, что он шизанутый, ширяет дома, когда там мать. Бедная женщина, она наверняка любила его, иначе бы сбежала, лишение жизни для обоих был выход. Но сейчас я стою на балконе, именно, потому что убил её, невинного человека. Помнишь, я спас соседского ребёнка, когда пожар был, я думал, стану за это ангелом, чем-то таким, чтобы жить вечно, но осознал, что не хочу больше жить вечно и не заслуживаю. Я убил. Я достал нож, когда он включал магнитофон и ударил в спину. Подло. Я вышел из комнаты, она стояла. Я как Раскольников, чёрт возьми. У меня не было выхода тоже, та же история на новый лад. Убил. Была бы там не она, кто-то другой, сел бы в тюрьму, не стал бы бить. Тогда, за те секунды, мелькнуло, что моя жизнь важнее её. А чёрт его знает.

Вот вам рассказ четвёртый.
Утром в метрополитене, как всегда, людно. Кто-то едет на работу, кто-то спешит в институт, у кого-то любовница/любовник, корова не доена. Во всеобщей суматохе не так легко встретить знакомого человека, бывало со знакомым, который едет туда же, куда и ты, встречаешься один раз в год, а тут Антон на переходе заметил парня, с которым сто лет назад состоял в фан-клубе одного из московских футбольных клубов. Звали его Игорь, вёл он себя всегда как-то странно, в фан-клубе считали, что он наркоман и не сильно расстроились, когда тот перестал ездить с ними на футбол.
— Здорова, сто лет не виделись!
— Привет, это уж ты сам куда-то пропал. Я тебе звонил даже, помнится.
— Ты куда едешь?
— Да вот, в институт на ботаническом.
— Вот уж совпадение, мне туда надо пару документов отвезти и домой.
Сели в метро. Во время поездки разговор не особо шёл, поговорили о погоде, но молчание постоянно зависало в воздухе. Наконец ботанический сад, красивое местечко летом.
— Антон, давай я счас отдам работы в институт, ты свою ерунду отнесёшь, через 20 минут тут встретимся, пивка попьём.
«Вот привязался».
— Договорились.
Прошло 20 минут, погода была отличная, парни взяли две бутылки пива и сели на уютную скамейку. Голуби бегали прямо под ногами, как кошки, словно одеяло, даря ощущения согревания. Его сложно передать, это когда тебе уютно. Пока тебе не нагадят в душу.
— Ну как?
— Нормально, всё отдал.
— Слушай, ты думаешь, умирать больно? — спокойным голосом спросил Игорь.
«Точно наркоман».
— Не пробовал.
— Представь, ты умираешь, твоё тело хоронят и ты всегда в ящике. Просто нет ничего, совсем. Казалось бы хреново, да?
— Ну, да.
«Что ему надо?»
— Думаешь, лучше стать ангелом. Прикинь, ты устал, жизнь — как назойливая подруга, ты сказал, что тебя нет, остался дома, а она звонит тебе по телефону и долбит в дверь. Надоедает. И после смерти опять жизнь, другая, вечная работа.
— Работа должна приносить удовольствие. Я думаю, там всё задумано именно так. Жизнь после смерти — привилегия.
«Что я только что наплёл?»
— Я помню твой этот разговор тогда в клубе. Ты говорил, что не можешь терпеть хамства от тех, кто тебя обслуживает, кто должен делать это с улыбкой. Как когда ты на работе.
— Я не об этом сейчас, ты сам начал говорить о смерти. Мне кажется этот разговор, он не имеет смысла, мы ведь с тобой живы.
Пиво кончилось, пошли в метро, вместе ехать только станцию.
— Знаешь, Игорь, ты странный какой-то, может у тебя проблемы, деньги нужны, мне всё равно на что ты их…
Они стояли в углу у двери, рядом мать с пятилетнем ребёнком, он протянул свою руку и зажал в ней палец Игоря.
— Не тычь пальцем, дядя болен. — сказала мать.
Антон повернул к ней голову, хотя зачем хамить, ведь Игорь действительно явно болен, повернул обратно — никого нет.
«Так это я болен? Я разговаривал сам с собой? Господи, надо спать больше, завтра пойду к доктору, спрошу какие-нибудь таблетки, хотя у Витька завтра днюха… Нет, лучше к доктору, а то спячу, галлюцинации — это не шутка. К тому же плавать не умею, на кой мне этот трансвааль-парк, лучше просто бухнём потом».
Через 9 дней Антон помер, отравившись водкой на похоронах одного из своих друзей.